Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

Итак, в тринадцать лет Беттина устала быть «сторонним наблюдателем» и убежала из дома, совершенно спокойно начав взрослую жизнь. Вопреки своей бабке, она начисто перечеркнула в себе «женское начало», наплевав на церемонии, этикет и платья, выбирая взамен дешевые штаны, майки и кеды. Стерилизация – возможно, отчасти следствие взаимоотношений в семье.

В противовес мягкому и нерешительному отцу Беттина провоцировала себя на поступки, ибо уйти из дома в тринадцать лет с котомкой за плечами без денег и не вернуться обратно – это поступок. А подсознательно переча собственной матери, она отказалась вкалывать за деньги: их никогда не достаточно – так не проще ли жить в свое удовольствие на натуральном хозяйстве?

– Это было так: десять человек скинулись и вместе купили в деревне старый дом, скорее даже сарай, стоил он копейки. Для того чтобы поучаствовать в покупке, я подрабатывала в магазинчиках. Мы с друзьями, все десять человек, решили жить в гармонии с природой: для начала собственными силами перестроили дом, намного опередив сегодняшнюю экологическую моду. Мы упивались собой – словно вернулись в прошлое, на несколько сотен лет назад, когда люди сами строили себе дома, а не покупали квартиры. Деревня, в которой мы жили, была воистину райским уголком.

Двое ребят были масонами и, как настоящие масоны, уже кое-что смыслили в строительстве. В общем, мы построились и жили спокойно несколько лет. Потихоньку жители деревни стали покидать ее и уходить на заработки в города. Помню, был фермер, Питер, у которого на заработки ушли все помощники, и он обратился к нам: нужны были люди, которые могли помочь собрать урожай. За это нам разрешалось есть все фрукты вволю, сколько душе угодно.

Был в деревне и пекарь – он тоже остался без подмастерья и пригласил меня на подработку. И вот, в единственной в деревне пекарне, мы с ним пекли хлеб. Как-то он даже сказал, что у него никогда не было такой смышленой помощницы. Хлеб мы с ним и моими друзьями продавали на праздниках, ярмарках, музыкальных фестивалях. Мы тогда были идеалистами и верили в то, что живем правильно. Деньги были всегда на втором, третьем, двадцать пятом месте. Они меня не интересовали. И если вспомнить, как от их отсутствия страдали отец и мать, то родителей можно только пожалеть.

Иногда я думала, вдруг где-то остались сокровища семьи Геринг? Но даже если бы мне когда-нибудь что-то и перепало, то я бы отказалась. Помню, в доме у родителей был прекрасный мебельный гарнитур, не знаю точно, откуда он взялся: предполагаю, что принадлежал бабке Ильзе. И вот у нас с братом возникли подозрения, что во время войны эта мебель была отобрана у евреев, поэтому мы перекрестились, когда отец в конце жизни отдал ее за долги: мы не хотели иметь отношения к этому грязному прошлому.

– Получается, ты ушла из дома и оборвала все связи с семьей?

– Да, в тринадцать лет я всех послала в жопу, но я не из тех, кто рвет связи окончательно. Помимо всего прочего, я продолжала ходить в школу – нет, конечно, месяца три я там после ухода из дома не появлялась, но потом здравый смысл возобладал. Я работала, чтобы оплачивать комнату, которую мы делили с несколькими друзьями, потому что затея с домом воплотилась не сразу. А потом моя лояльная мама, которая очень переживала, осознала, что обратно я точно не вернусь, и стала давать мне немного денег, которые, конечно, несколько облегчили мою жизнь в общине. Брат, кстати, тоже ушел из дома следом за мной. Мы, как и всё наше поколение, были бунтарями. Помню, еще дома, мы устраивали родителям скандалы после фильмов о войне или разговоров о рейхсмаршале – мы орали: «Мы вас не любим, мы другие!» Мы хотели отличаться от своих родственников настолько, что иногда это казалось чем-то маниакальным.

В то время Беттина, бастовавшая против всего, дерзкая и независимая, отчаянно пыталась найти хоть какие-то опоры, ибо семья и происхождение были благополучно вынесены за скобки. Но опору найти было непросто. Она была коммунисткой, хиппи, буддисткой – где родственница рейхсмаршала только не отметилась! Про увлечение коммунизмом Беттина говорит крайне осторожно: боится, что американцам эта информация о ее прошлом может не понравиться.

– Я понимаю, но хоть пару слов…

– Пару слов, говоришь? – Беттина потягивается и снова зевает, не прикрыв рот. – Ну ладно. Скажу просто: я была типичным представителем поколения шестидесятых, и меня не миновало ни одно новомодное течение. Что касается коммунизма, то это моя реакция на нацизм. Мой плевок сама понимаешь кому в лицо. Впрочем, мне тогда всего-то лет тринадцать было, и поэтому коммунизм поглотил меня целиком и полностью. А потом так же резко отпустил. И сегодня нацизм, коммунизм и прочие жестокие режимы для меня – одно и то же: фашист ты или коммунист – всё одно. Приверженностью к идеологии ты никому не поможешь, как не сможешь помочь и себе. А протестовать против идеологий – еще больший бред, чем принадлежать к какой-нибудь из них, потому что в своем протесте против этого ты такой же. Так что я решила начать с себя. Мне нужно было исцелить себя, найти свой путь – странно, но я всю жизнь пытаюсь найти себя, это духовный поиск…

Мы с Сергеем просим Беттину выйти на улицу. Камни-валуны (на один из которых она садится, перед этим по новой обернув вокруг талии наш подарок – платок), большое высохшее дерево, рассеченное безжалостной молнией несколько лет назад, и мирно спящая собака Беттины Тиро, забывшая о своем страхе перед незнакомцами, – хороший кадр получается.

Стюарт и Борил готовят камеры, Ади вызывается помочь подержать светоотражатель, мы с SS общаемся с Беттиной – она проводит рукой по воздуху, словно по гигантскому монитору Ipad: «Вот это всё – моя дикая земля. Кстати, никто из вас или ваших друзей не хочет обзавестись землей в Санта-Фе?» Что-то не припомню, чтобы кто-то из моего окружения мечтал заиметь дачу на другом конце земли.

– Я спрашиваю об этом не просто так. – Беттина делает серьезное лицо. – Под большим секретом сообщаю, что мы с Ади собираемся покинуть это место и хотим продать всё, чем владеем. Дом уже выставлен на продажу, пару дней назад опять появились желающие посмотреть, но, я боюсь, дело так ничем и не закончится, как это уже было несколько раз: пришли, посмотрели, поговорили – и передумали покупать. А между тем цену я не слишком задираю.

А куда она собирается переезжать? Неужели в Германию?

Беттина задумывается:

– Нет, мы пока не знаем, куда переедем. Никаких идей. Но на ближайшие полгода, пока будет продаваться дом, собираемся перебраться в Таиланд. А что? Тепло, хорошо, всё там знаем, друзья на месте есть! К тому же Ади может зарабатывать чем угодно – он инженер по образованию, умеет строить дома, отлично разбирается в солнечных батареях, ловит змей и даже пилотирует маленькие самолеты.

– А что будешь делать ты? – спрашивает Сергей. Я перевожу.

– О, это очень просто, я могу делать массаж на пляже, я уже так подрабатывала в Таиланде, так что там я точно не пропаду. На еду и ночлег мы заработаем.

– А здесь, – спрашиваю, – в Санта-Фе чем занимаешься?

– У меня свой кабинет. Иглоукалывание, массаж, травяные настои. Предлагаю вам завтра с утра заехать со мной на работу – вот и посмотрите, как и чего. А пока давайте, мучайте меня, но не долго: скоро надо будет пообедать.