Книга Мироныч, дырник и жеможаха. Рассказы о Родине - Софья Синицкая

Поезд мчался в Перпиньян через соляные пруды и болота. Сильный ветер гнал с моря тучи, поднимал брызги и пену, которая большими ватными хлопьями летела над серой водой, он сгибал в бараний рог шеи фламинго, сбившихся в плотное стадо, ставил бедным птицам подножки и трепал розовые перья. В городе ветер был тише. «К петушатнику! Ренарт нас ждёт!» — взывал Диего. Он повёл Ганю по бульвару, где в надутых парусом палатках продавали устриц по восемь евро за дюжину, потом по кривым улочкам, где вихрь разорял помойные баки и взметал к черепичным крышам вальсирующий полиэтилен, потом — унылыми огородами вдоль покосившихся заборов из деревяшек и проволочек. Где-то заорал петух. Диего захохотал, толкнул Ганю в плечо, присел, стал бить себя руками по бокам и кукарекать. «Всё это мне уже снилось, — подумал Ганя, — а, нет, — система доктора Смолля и профессора Перро!»

За высоким забором, опутанным плющом и лианами, драл горло целый взвод Шантеклеров. «Байрон Ренарт, это мы! Отворяй!» — закричал Диего. Высокий тип с курчавой чёрной шевелюрой открыл калитку. Это был лучший петушатник Лангедока, тренер самых сильных и яростных бойцовых петухов. «Где он? Где мой красавец?!» — кричал Диего, дрожа от возбуждения.

Ганя увидел множество клеток с разноцветными петухами. Они вытягивали шеи, вертели головами с обрезанными гребнями, беспокойно топтались на месте и косили гневными глазами.

— Где же Вавилон? — волновался Диего.

Байрон подвёл гостей к тренировочным клеткам, в которых вместо пола был большой металлический цилиндр. Цилиндр крутился, а петухи быстро переступали ногами, как спортсмены на беговой дорожке. Байрон открыл одну дверцу и достал Вавилона — рыжего воина с пышным чёрным хвостом. Диего любовно взял его в руки и принялся гладить с утробным кудахтаньем.

Байрон пригласил гостей в маленький домик с земляным полом. Там была кухня с развешанными по стенам сковородками и две забитые каким-то хламом комнаты. В одной из них на куче брошенной на кровать одежды сидел кудрявый мальчик, похожий на Байрона Ренарта. Раскрыв рот, он смотрел телевизор. На телевизоре стояла Пречистая Дева в разноцветных бусах.

Петушатник Ренарт был сам похож на петуха — горбоносый, беспокойный, порывистый. Задумываясь, он наклонял голову к левому плечу. Когда Диего начал сбивать цену на Вавилона, Байрон кудахтнул и вытянул шею. Гане показалось, что он сейчас закукарекает, что клюнет Диего в наглый глаз. Диего без лишних слов положил на стол четыре бумажки. Ганя удивился — на столе у Байрона была такая же клеёнка с вишенками, как и в квашнинском доме в Топорке.

Бой был назначен на вечер. Диего взял петуха на грудь, поближе к сердцу, прикрыл его пиджаком, а Гане поручил нести большую корзину с крышкой. «Перед боем посажу его в эту корзину. Он не должен видеть врага, а то разволнуется, и его хватит апоплексический удар, как Жана. У меня был Жан — такой же чёрный, как ты. Жан увидел перед боем соперника и через минуту умер. В нашем деле всякое бывает!» Диего потащил петуха и Ганю к себе домой. Байрон с грустью смотрел им вслед, ему было жаль Вавилона.

Диего привёл Ганнибала в «свой район» — в квартал Святого Иакова. Там он опустил петуха на землю. «Иди, Вавилон! Разминайся. Сегодня тебя назовут главным убийцей в этом чёртовом городе!» Добродушный и мирный Диего вдруг стал агрессивным: он резко отвечал на Ганины вопросы, подпрыгивал, боксируя воздух, свирепо поводил плечами, словом, входил в образ тренера убийцы, да ещё и нюхал что-то время от времени.

Вавилон торопливо переступал лапками и с изумлением смотрел по сторонам — он сроду не видел такого беспорядка и антисанитарии. Благородная птица, покинув гнездо Ренарта, оказалась на самом дне общества. Дома были грязные, повсюду валялся мусор, на протянутых верёвках висели лохмотья. Вдоль потрескавшихся стен сидели на стульях старики с сигаретами и грузные женщины в цветастых платьях. Бегали лохматые дети и собаки. Впервые в жизни бойцовый петух Вавилон почувствовал страх и неуверенность в завтрашнем дне. «Сварят. Как пить дать — сварят в белом вине!» Он отчаянно закукарекал. Диего схватил его за хвост. Вокруг столпились люди. Уже начинали делать ставки. Уже близок был бой.

Вавилон устал и проголодался. Новый хозяин всё время тискал его, гладил, трепал. Он обращался с ним небережно, неумело. Диего накормил Вавилона непривычной пищей, в которую добавил что-то из картонной коробки с нарисованной красной молнией. Когда Вавилон поклевал немного, у него сильно забилось сердце и зашумело в голове. Вокруг всё стало стереофоническим. Он вспомнил свой бой — первый и пока что единственный в жизни. Тогда он победил белого Флокона. Налетел на него, клюнул раз в башку, два раза в шею и отвернулся. Но Байрон подталкивал его к сопернику, просил продолжить бой, потому что очень нужны были деньги. Пришлось убить Флокона. Так заклевать, что он из белого стал красным. Хозяином Флокона был Диего. Диего тогда и положил глаз на Вавилона. Байрон не хотел расставаться с Вавилоном, но ведь очень нужны были деньги.

У Гани тоже всё было стереофоническим: он со страхом смотрел, как Диего раскладывает перед собой острые металлические лезвия и примеряет то одно, то другое к шпоре петуха. Цыган намотал Вавилону на лапку вату, поверх ваты — нитки, потом прицепил металлический держатель, а в держатель вставил сверкающий клинок длиной в половину Ганиного среднего пальца. Сверху всё закрепил красной лентой. Полюбовался, похихикал и надел такое же лезвие на другую лапку. Потом натянул на лезвия чехольчики.

— Ты должен шарахнуть его ногой, понял? Ты — атлет номер один, твоя ударная сила в ногах. Не подведи меня, голубчик, шарахни его, разруби пополам! — твердил Диего.

— Диего, а у противника Вавилона тоже будут такие страшные ножи на ногах? Что, если Вавилон погибнет?

— Если он нас подведёт, мы не пойдём на Бабея. Слышишь, голубчик? Нам нужны деньги, музыка и любовь! Нам нужна победа. И нужно выпить.

И Диего начал выпивать. По дому ходили женщины, мужчины, дети, но Ганя так и не понял — кто из них внук, кто сын, кто жена, кто дядя. Все косились на Ганю, никто с ним не разговаривал, все были невесёлые, один Диего прыгал и хохотал. Пришла молчаливая женщина, шаркая старыми туфлями, поставила на стол кастрюльку с супом. Это был очень острый фасолевый суп. Потом пришёл длинный парень с горбатым носом, посмотрел на Вавилона, зацокал. Потом другой, третий, они вырастали в дверях, словно тени, — худые, в тёмных костюмах, с длинными чёрными волосами. Окружили бедную птицу и качались над ней, цокали, бубнили. Вавилон беспокойно кудахтал. Ганя хотел бы взять петуха и убежать с ним из этого мрачного дома, но тени, несомненно, настигли бы их и зарезали. Ганя вышел на балкон. Там он обнаружил двух кудрявых девочек. Они играли с куклами — на балконе было кукольное царство с пластмассовым розовым домом, посудой, мебелью и запелёнутым одноглазым медведем. Юная мать тоненьким голосом пела ему колыбельную.

Гане мучительно захотелось на Васильевский остров и в Сковородку, а вместо этого он оказался на усыпанном перьями галлодроме, который находился в прокуренном кафе, полном сомнительных личностей. Два гладиатора стояли на арене, зрители — черноволосые и черноусые мужчины — так галдели, что никто не слышал, как Ганя шипит. Вавилон сидел в своей корзине, настороженно прислушиваясь к нарастающему гулу толпы. Дрались два петуха — чёрный и рябенький. Чёрный наскакивал на рябенького и клевал его в голову, а съёжившийся рябенький испуганно уворачивался от ударов. Движения птиц были так стремительны, что Ганя не мог точно видеть — попадает рябенькому или нет. Прошло несколько минут, Гане казалось — час. Чёрный безжалостно молотил рябенького, а тот не нанёс ещё ни одного ответного удара. Рябенький двигался воровато, всё старался увильнуть, кидался в ноги, будто прося пощады, потом вдруг, изловчившись, поймал голову врага своим крылом. Они замерли: рябенький — клювом вверх, взывая к небесам; чёрный — вверх хвостом, с головой под мышкой у соперника. Ганя подумал, что чёрного успокоит уютная темнота, что вопли распалившихся болельщиков там станут глуше, что он, усталый, зарывшийся в перину, сейчас уснёт. Не тут-то было — петухи разбежались, и чёрный снова кинулся в бой. Рябенький понёсся вокруг арены, чёрный — за ним. Ему порядком надоела изматывающая, сбивающая с боевого темпа тактика этого труса. Вдруг рябенький повернулся и клюнул чёрного в голову. Чёрный мгновенно упал, завалившись на спину и задрав — как-то дико, как-то совсем неприлично — лапы кверху. Ганя вспомнил свою механическую курочку: он, маленький, всё заводил её ключиком, заводил, она всё прыгала и клевала невидимые зёрнышки, а потом, наткнувшись на препятствие (карандаш или пуговицу), вот так же заваливалась на спину — беззащитная, неподвижная, холодными лапками кверху. Ганя её переворачивал, заводил, курочка снова оживала и весело клевала палец или перловку. Чёрного никто уже не заводил, он был абсолютно мёртвый. Его схватили за хвост и без всяких почестей, с болтающейся головой унесли с поля боя.