Книга Мир без границ - Татьяна Минасян

Его жена набрала в легкие воздуха, словно собираясь что-то возразить, но потом передумала и согласно кивнула головой:

– Да, все так. Если ты хочешь уйти – имеешь право. Я правильно понимаю, ты уже нашел где жить?

– Да, нашел, – кивнул Любим с немного растерянным выражением на лице – он, похоже, не ожидал, что его так легко отпустят. – Спасибо, что не пытаешься меня удержать, Эмма.

– А какой смысл? – губы Маевской скривились в злой усмешке. – Если я стану уговаривать тебя остаться, то сделаю только хуже. Наоборот, чем больше я буду тебя удерживать, тем сильнее ты станешь вырываться. Я же очень давно тебя знаю!

– Да, у тебя, как всегда, все просчитано, – с понимающим видом наклонил голову Любим. – Просчитаны все варианты и их последствия и выбран самый оптимальный, такой, чтобы потратить минимум усилий.

– По-моему, тебя это должно только радовать, – пожала плечами женщина. – Не думаю, что ты бы предпочел, чтобы я сейчас закатила истерику и умоляла тебя остаться.

– Нет, я бы такого не хотел, – согласился ее муж. – Но ты хотя бы понимаешь, что твоя расчетливость – главная причина, почему я ухожу?

– В самом деле? Моя расчетливость? – Эмма удивленно приподняла брови. – Признаться, нет. Я думала, причины более банальные.

– Значит, вот то единственное, что ты не смогла просчитать. Хотя остальное тебе всегда удавалось блестяще.

– Что же, например?

– Да все, начиная с самого первого дня, когда мы познакомились, – Любим по-прежнему говорил спокойно, но теперь в его голосе появилось что-то похожее на тщательно скрываемые эмоции. – Ты сразу же сравнила меня с Аркадием и просчитала, что я – более пробивной и настойчивый и поэтому стану для тебя более выгодной партией, а его можно оставить как запасной вариант на тот случай, если со мной у тебя не выгорит, – он согласится быть вторым номером, лишь бы быть с тобой. И все время, пока мы учились, ты подталкивала меня на разные авантюры, потому что просчитала, что больше всего мне понравится девушка, которая со мной заодно и не боится риска. А Аркадию продолжала изредка давать надежду, намекать, что у него все равно есть шанс, чтобы он не пошел искать другую, решив, что с тобой у него ничего не получится. И если бы он остался жив, ты бы так и держала его при себе, другом нашей семьи, чтобы уйти к нему, если я с тобой заскучаю и решу развестись. – Мужчина сделал паузу и пристально посмотрел в глаза ловившей каждое его слово супруге. – Скажешь, я не прав? Все не так?

– Ты тоже очень хорошо меня узнал за все эти годы, – не стала спорить Эмма. – Вот только ты кое о чем забыл. Моя презренная расчетливость, кроме всего прочего, много раз помогала тебе убедить начальство в том, что из прошлого надо спасать не только детей и не только молодых людей. Моя расчетливость помогла найти тебе самых лучших врачей, когда ты умирал. Моя расчетливость не дала тебе поссориться с детьми, когда у них трудный возраст начался…

Любим поднял руку, останавливая ее:

– Я все-все помню и никогда не забуду. То, что ты сделала для меня – и для всех тех, кого мы вытащили из прошлого, – нельзя ни забыть, ни измерить. Это огромная, бесконечная помощь. И моя благодарность за нее и за то, что ты всегда принимала мою сторону, и за все мелочи, что ты для меня делала, тоже бесконечна. Ты же понимаешь, я надеюсь, что если тебе понадобится любая помощь, ты можешь и должна будешь обратиться ко мне, и я все для тебя сделаю. Но жить с тобой я больше не могу. Эта самая расчетливость действительно всю жизнь мне помогала, но она же привела к тому, что я больше тебя не люблю.

Маевская снова пожала плечами:

– Как я уже сказала, я тебя не держу. Спасибо за откровенность.

Любим поднялся на ноги и, помедлив еще пару секунд, вышел из комнаты. Эмма тоже встала и подошла к окну – она смотрела во двор, пока за ее спиной не хлопнула входная дверь, а потом вернулась в кресло и пару минут сидела в нем неподвижно, глядя куда-то перед собой. А Аркадию, так и не сумевшему заставить себя прекратить просмотр и теперь не спускавшему глаз с монитора, казалось, что она смотрит прямо на него.

Спустя еще минуту Маевская подняла планшет и с силой швырнула его на пол, а потом закрыла лицо руками и принялась рыдать, постепенно сползая с кресла прямо на разлетевшиеся во все стороны обломки прибора. Она то взвизгивала тонким, как у ребенка, голоском, захлебываясь от слез, то начинала завывать на низкой ноте, и, казалось, ее плач должны слышать все вокруг, весь город, и Любим, еще не успевший отойти далеко от дома, тоже должен услышать его и примчаться назад. Но он не возвращался, и никому в Санкт-Петербурге XXIII века не было дела до одной рыдающей женщины.

Ее судьба не оставила равнодушным только одного человека, наблюдавшего за ней из Петербурга XXV века.

Скрипя зубами и ужасаясь тому, что он делает, Аркадий открыл другое окно на компьютере и начал торопливо выставлять там параметры межвременной радиосвязи.

– Эмма, не плачь, – прошептал он тихо, машинально прикоснувшись к виску в месте вживленного передатчика. – Не плачь, он вернется. Вы еще будете вместе. Вы будете друг друга любить.

Скорчившаяся на полу возле кресла женщина замолчала и отняла руки от лица, испуганно оглядываясь по сторонам. Она тоже подняла руку к левому виску и затаила дыхание, ожидая, не скажет ли неизвестный ей голос что-нибудь еще. Но ее друг молчал, понимая, что и так уже нарушил все мыслимые и немыслимые правила хроноисследователя и что если его начальство узнает, чем он сейчас занимался, он больше никогда не сможет заглянуть в прошлое даже одним глазком.

Впрочем, Эмма на экране, по всей видимости, решила, что шепот давно погибшего друга ей просто померещился. Она встала, провела ладонями по лицу и, глубоко вздохнув, вышла из комнаты – должно быть, пошла умыться.

Но даже если бы она догадалась, что Аркадий жив и заговорил с ней из будущего, после чего его уволили бы с работы, он все равно сделал бы то, что сделал.

Глава VIII

Ну что же, на сегодня, пожалуй, можно закончить… – Светильников оторвался от набросков к своей лекции на экране мини-компьютера и в очередной раз обвел взглядом аудиторию. Девяносто два студента по-прежнему сидели тихо, не сводя с него глаз – несмотря на то, что уже две минуты, как начался перерыв! «Это первокурсники, – напомнил себе Аркадий. – Дело вовсе не в твоем ораторском таланте – у тебя его сроду не имелось, – а в том, что перед тобой первокурсники, отучившиеся в ИХИ всего неделю. Уже после первой сессии они совсем не так внимательно станут тебя слушать, а на пятом курсе от них останется половина, и они будут всю лекцию заниматься своими делами или спать». И все же он не мог не ощущать гордости, видя девяносто два прикованных к себе взгляда, и не мог не проверить, долго ли еще сможет удерживать внимание студентов после начала перерыва.

– Скажу еще кое-что. Последнее, – произнес лектор, чуть возвысив голос и почти физически почувствовав, что интерес к его словам усилился еще больше. – В вашей будущей профессии есть еще одна трудность. Я о ней сегодня не говорил… О ней обычно не упоминают на лекциях. Вы узнаете, что далеко не всем людям нравится ваша работа, что далеко не все считают ее нужной, а кое-кто вообще называет ее вредной и уверен, что без нее, без всего того, что вы делаете, было бы лучше.