Книга Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

— Спящее королевство, — сказала Лена, останавливаясь посреди аллеи, — Как в сказке про волшебное веретено. Время остановилось. Нет ни настоящего, ни будущего, только прошлое, застывшее навек…

Да, необычное место, — согласился Филимошин, — Иногда я прихожу сюда. Здесь очень хорошо

думается. Уходят все заботы, беды кажутся далекими и не такими уж страшными, исчезает усталость. Душа словно успокаивается… Интересно, какими были эти люди, что жили здесь до нас? О чем думали, на что надеялись, чему радовались и как любили? Неужели так же, как и мы? И так же, как мы, будут надеяться, ждать и любить через сто лет после нас? Поколения идут длинной чередой, приходят из ниоткуда и уходят в никуда… Вот это и называется — краткий миг бытия… Все это приходит в голову только здесь. На улицах города об этом не думаешь. Там — суета, беготня, бешеный и какой-то безумный ритм жизни. Все сжато, спрессовано, суррогатно. «Суррогат любви», «заменитель дружбы», «краткое изложение счастья»… Мы так долго шли по дороге цивилизации, и что получили? Кажется, потеряли мы куда больше, чем приобрели. Гомер прекрасно обходился без телевизора и электрокофеварки, однако он наверняка был счастлив. Только счастливый человек может так делиться этим счастьем с другими. У Шекспира не было автомобиля и кровати с электроподогревом, однако, и он наверняка был счастлив. Гете никогда не летал самолетами, и у него не было кредитной карточки, но и он был счастлив… А мы? Неужели мы мельчаем, размениваясь на вещизм? Поклоняясь видеомагнитофону, и готовы продать дружбу и любовь ради просторной трехкомнатной квартиры?.. Ты знаешь, что по этим аллеям ходили Иван Путилин и Аркадий Кошко?

— Кто это? — спросила она. — Я не слышала о них…

— Это два величайших сыщика России. Они оба вели в этом особняке расследования. Разумеется, в разные времена. Какие люди были! Эх, не родился у нас еще тот Конан Дойл, который бы рассказал о них. Куда там было бы Шерлоку Холмсу! Может, когда-нибудь и напишут… А пока Россия предпочитает Меченых, Стреляных, Рубленых и Озверевших…

— Помолчи, Женя, — попросила она, беря его за руку. — Ты мне расскажешь потом, хорошо? Давай побродим молча… Так удивительно здесь, необычно… Давай просто походим…

Филимошин удержал ее руку в своей, про себя с удовольствием заметив, что она назвала его по имени и на «ты». Это увеличивало шансы. По правде сказать, он совсем не думал так, как говорил. Просто он был очень талантливым журналистом и владел разными стилями. Сейчас он был нарочито-старомоден, высокопарен и ностальгичен… Нет, разумеется, он читал и Пушкина, и Шекспира, но в школе. А о Гомере и Бальзаке слышал, но ничего интересного в их книгах не находил. Это было занудливо, скучно и моралистично. Филимошин предпочитал современных авторов, таких как Апельсинов, Дубов и Речев. Это было скандально, сексуально, революционно и зло. Устав от повседневных забот и суеты, Филимошин снимал напряжение, заваливаясь на диван с книгой одного из этих авторов в руках. Много крови, много секса и очень много злости помогали ему расслабиться, снять собственные негативные эмоции. Эти писатели с удовольствием облаивали всех — милицию, бандитов, правительство, оппозицию, мужчин, женщин, начальство, подчиненных, писателей, читателей, прошлое, настоящее… Из этих книг Филимошин черпал вдохновение…

Они долго бродили по пустынному парку, держась за руки и думая каждый о своем. Филимошин замечал, как медленно сходит напряжение с чувственного, точеного лица девушки, как исчезают складки у губ, разглаживаются морщинки у глаз, да и сами глаза становятся словно светлее и чуть печальнее.

«А ведь ей действительно нелегко, — подумал Филимошин. — Груз, который она взвалила на себя, ей явно не по силам. Для кого-то подобное напряжение — пустяки, а для кого-то — невыносимая ноша… Но тут уж я ничем не могу помочь. Каждый выбирает свою дорогу сам. Этот день только на время поправит ей настроение, а потом депрессия вернется с новой силой, и плохо, если рядом не окажется того, кто сумел бы ее поддержать… Странно… она ведь очень красивая девушка. Неглупая. И есть в ней что-то такое, что обычно называют «изюминкой»… Почему же она одна? Наверное, не встретила еще достаточно богатого и влиятельного, такого, какой удовлетворил бы ее запросы… Да, думаю что именно так. Не очень-то я верю в бессребренность. Тот, кто хоть раз вкусил из золотой кормушки, вряд ли по собственной воле откажется хлебнуть из нее еще раз и еще, и еще… Скорее всего она просто ищет того, кто смог бы обеспечить ее "по высшим стандартам"…»

Филимошину было легче плохо думать о том человеке, которого он собирался «разобрать по косточкам» в очередном репортаже. Сложно делать подлость человеку достойному. В этом случае и сам выглядишь как- то… не так… А вот если предварительно убедить себя в его нечистоплотности, то и разоблачать, борясь с этим образом, будет куда как легче. Потому-то Филимошин и создавал для себя будущий образ героини репортажа. И он был очень недоволен, что в этот раз ему приходилось убеждать себя. Девушка начинала ему нравиться. И чем больше она ему нравилась, тем убедительней и весомей были его аргументы, тем яростней он убеждал себя и тем охотнее соглашался с собой…

— Ты замерзла, — заметил он, — У тебя холодные пальцы… Это моя вина. Вот ведь насколько права старая поговорка: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Хотел поправить тебе настроение и едва не застудил до смерти. Пойдем в машину. Пора возвращаться…

— Здесь так хорошо, — сказала она. — Даже уходить не хочется…

— Это еще не конец экскурсии, — утешил он. — Впереди нас еще ждут часовня, несколько старинных улиц, но сначала мы отогреемся в одной малюсенькой, но очень уютной чайной. Любишь блины с медом?

— И с медом, и со сгущенкой, и с вареньем, — сказала она. — Особенно такие большие, тонкие, круглые, желтые… Да, я очень хочу блинов и горячего чая.

— Так ты еще и проголодалась! — рассмеялся он. — Плоховатый из меня джентльмен — и заморозил, и голодом уморил… Но, с другой стороны, — хоть аппетит нагуляли. Видел я, как ты сегодня завтракала… Так питаться — можно ноги протянуть. Поехали, я накормлю тебя горячими блинами до отвала.

— До отвала не надо, — попросила она, — Мне сегодня выступать. На меня вечернее платье не налезет… Кстати, ты придешь сегодня на концерт?

— Я вчера был на твоем концерте, — отказался Филимошин, но заметив промелькнувшее в ее глазах разочарование, поспешил исправиться: — И завтра обязательно пойду. Просто сегодня у меня назначены несколько встреч…

— Ты же говорил, что находишься в отпуске?

— Да, но… Это не рабочие встречи. Они связаны с ремонтом в моей квартире, — нашелся Филимошин. — Я затеял дома грандиозный ремонт и поэтому был вынужден на некоторое время переселиться в отель. А так как руки у меня приделаны «не с того места», то одному мне этот ремонт не осилить. Я могу красить, покрывать лаком полы, клеить обои и белить потолки, но все, что связано с электропроводкой и сантехникой, тут — увы! — я полный профан. Вот сегодня я и должен встречаться с мастерами…

На самом деле вечером у Филимошина была назначена встреча с одним из людей Шерстнева. Бандит сам пошел на контакт, позвонив Филимошину прямо в редакцию и пообещав поделиться чем-то интересным. Они договорились встретиться в семь вечера в одном из городских кафе.