Книга Трудное счастье - София Джеймс

– Друзья пытались свести меня то с одной, то с другой. Но моя единственная – это ты…

– Только мы, Люсьен, ты и я…

– Только здесь и сейчас, помнишь? – прошептал он и пристально посмотрел ей в глаза. – Кстати, так и не спросил, где и когда ты сделала гравировку на кольце с нашим семейным гербом.

– В Виго. Когда ты так и не приплыл, я отправилась туда из Понтеведры и заплатила последние деньги ювелиру, чтобы сделал эту надпись. К тому времени я уже знала, что беременна, и рассудила, что, если со мной что-то случится, наш сын должен будет разыскать тебя и доказать, что кольцо принадлежит ему по праву. Подумала – пусть у него будет семья.

– О боже!

– Но в борделе в Ла-Латина кольцо украли. Не представляю, как оно попало к тебе.

– Один английский военный отнял его у бездомного в Мадриде, узнал герб Россов, привез перстень в Лондон и отдал мне.

– Так ты и узнал, что я жива, а не погибла при пожаре?

– Очень на это надеялся, и, к счастью, сын Луиса Альвареса подтвердил, что так оно и есть.

– Ты возвращался в Понтеведру?

– Хавьер Альварес, сын Луиса, сказал, что после того, как я уплыл в Англию, ты долго сидела на пристани и чуть не плакала. А потом поведал, что ты отправилась в обратный путь через горы и лил сильный дождь.

Замолчав на секунду, Люсьен набрал полную грудь воздуха и продолжил:

– Я подсчитал, что ты никак не успела бы прийти на гасиенду до пожара. Вздрагиваю при одной мысли, что было бы, если погода не была дождливой. А если бы ты не стала задерживаться в Понтеведре и сразу пустилась в путь? Или решила бы идти вдоль берега, а не через горы?

Голос Люсьена невольно задрожал.

– Между прочим, о тебе могу сказать то же самое. Если бы ты не проник в тюрьму и не помог мне бежать от французов, или не пришел в бордель, где тебя случайно приняли за Матео, если бы ты не сражался при Ла-Корунье, сейчас мы не были бы мужем и женой.

– Но все случилось именно так, а не иначе.

– И мы поженились, – прошептала Алехандра и провела ладонями по его груди. Затем опустила руки и прибавила: – Но запомни: наш девиз – только здесь и сейчас. Если будем всегда им руководствоваться, все будет хорошо. Будущее неизвестно, а прошлое не изменишь – что сделано, то сделано. Никакие сожаления не помогут его исправить.

– Только здесь и сейчас…

– Вот именно.

Люсьен торопливо закончил раздеваться и порывисто притянул ее к себе.

– Ты для меня все, Алехандра.

Но ничего ответить она не смогла, потому что от нахлынувшей на нее волны счастья лишилась дара речи. Да и Люсьену тоже слова стали не нужны.

Потом они, прижавшись друг к другу, лежали рядом на смятых простынях и молчали. От свечи, которую не меняли уже четыре часа подряд, остался лишь жалкий огарок.

– Моей маме ты бы понравился, Люсьен. Она бы осталась довольна моим выбором.

Люсьен тихонько рассмеялся.

– Расскажи про свою мать. Ничего о ней не знаю.

– Розалия Санто-Доминго де Гименез была дочерью одного из самых богатых землевладельцев Галисии. Их с отцом брак устроили родители – так было принято в былые времена. Мой отец был сильным и обладал незаурядными лидерскими качествами, и отец моей матери очень уважал его за это. Европа тогда погружалась в войну и хаос. Полагаю, дед рассудил, что Энрике Фернандес де Кастро сумеет защитить и его дочь, и всю семью молодой жены. Дед полагал, что это единственный способ спасти землю, скот и все имущество. Но вскоре после свадьбы дед и бабушка заболели и умерли, и все, чем они владели, перешло к моему отцу – не родственнику, постороннему человеку.

– То есть брак вышел неудачным?

– Ну, не сказала бы. Мама видела, как хорошо у папы получается объединять людей ради общего дела. Для этого у него был достаточно сильный характер и трезвый ум. Мама понимала, что в такое тяжелое время на него можно опереться. Это был брак двух союзников, а не двух влюбленных. Через два года отец заручился поддержкой тридцати землевладельцев в нашей округе и был весьма этим доволен.

– А Розалия? Она тоже была довольна?

– Нет, не совсем. Она ненавидела всякие проявления агрессии и насилия, но к тому времени мама отдала папе не только все свое имущество, но и свое сердце. Считается, что в браке все должно принадлежать мужу, и он же должен принимать все решения, а жена и дети не владеют ничем. В некоторых семьях не так, но, увы, мой отец – ярый последователь именно этой традиции. Поэтому у меня, как и у моей матери, нет ни земель, ни денег. Даже если в Испании наконец наступит мир, я не буду иметь никаких прав на наши дома и земли.

– Я женился на тебе не ради денег, Алехандра. Твое приданое – или его отсутствие – меня не волнует. Я взял тебя в жены по одной простой причине: потому что люблю тебя. Кроме того, мои вложения в мануфактуру начинают приносить неплохую прибыль, и к концу года финансовое положение семейства Росс значительно укрепится.

Алехандра облегченно вздохнула.

– Значит, ты не нуждался в браке с богатой наследницей?

– Нет, я нуждался в браке с красивой и смелой испанской воительницей.

– И что же, удалось мне удовлетворить твои ожидания?

Алехандра улыбнулась и, всем телом прижавшись к нему, страстно поцеловала Люсьена в губы, не давая ему ответить.

Наутро Алехандру снова тошнило, и, когда она вернулась в постель, Люсьен отдернул одеяло и, заботливо укрыв жену, спросил:

– Может быть, ты беременна?

Ошеломленная, Алехандра застыла, лихорадочно припоминая, когда у нее в последний раз были месячные. Когда она ждала Росса, ни разу не чувствовала тошноты, поэтому мысль о возможной беременности, как о причине непонятного недомогания, даже не приходила ей в голову. Приподняв простыню, Люсьен посмотрел на ее грудь.

– У тебя потемнели соски. Разве это не признак того, что женщина в положении?

– Не знаю. Не помню, темнели ли они в прошлый раз…

– А еще ты жаловалась на усталость.

– Да, но я думала, что причина в переезде и в том, что мне пока трудно понимать английский – даже самый незначительный разговор требует огромных усилий.

– Поговори с Аметистой или с Аделаидой и расспроси их поподробнее.

Люсьен положил руку на живот Алехандры. Жест был одновременно исполнен и нежности, и надежды.

– Мама никогда не говорила вслух о подобных вещах – не позволяло строгое воспитание. А больше мне побеседовать было не с кем. Мария была женщиной пожилой и к тому же забывчивой, да и неловко задавать такие вопросы женщине, потерявшей своего единственного ребенка.

– А девушки, работающие в борделе? Не сомневаюсь, в таких вещах они понимали…