Книга Отрезанный - Михаэль Тсокос

В доме по сравнению с первым их появлением теперь стало заметно прохладнее, но в столовой по-прежнему все еще было жарко. И то, что они сначала восприняли как благо, очень скоро превратилось в настоящую муку – кровь вновь побежала по сосудам, причиняя тем самым невыносимую боль. Херцфельду пришлось буквально прикусить себе язык, чтобы не завыть от нестерпимых мучений. Истиный парадокс, да и только!

Еще несколько секунд назад он думал, что замерзнет насмерть, и мечтал о тепле, а теперь, очутившись в жарко натопленном помещении, жаждал снова оказаться на морозном воздухе – настолько сильно зудела и горела его кожа. Тем не менее, как только к Херцфельду стали возвращаться силы, он вновь включил электронагревательную систему в столовой, несмотря на то что вонь от разлагающейся свиной туши заметно усилилась. Ведь их организмы срочно нуждались в тепле, хотя первые ощущения и говорили об обратном.

– Спасибо, – через некоторое время сказал Ингольф.

Ему пришлось буквально кричать, чтобы перекрыть шум от вентилятора. При этом практикант избегал смотреть на профессора, ведь им пришлось раздеться догола. Теперь они стояли на коленях под струей теплого воздуха, завернувшись в толстые шерстяные одеяла, которые Херцфельд нашел в сундуке, видимо стоявшем в коридоре с незапамятных времен.

В ответ на благодарность фон Аппена профессор лишь махнул рукой, давая понять, что не заслуживает благодарности.

– Нет, нет, – с вымученной улыбкой заявил Ингольф. – Вы спасли мне жизнь. – Он помолчал немного, а потом добавил: – Вот уж не думал, что мне придется когда-нибудь произносить столь затасканное изречение.

На это Херцфельд хотел что-то возразить, но ему было трудно сосредоточиться, да к тому же стыдно, ведь буквально в нескольких метрах от дома он думал только о том, чтобы выжить самому.

Через некоторое время мысли профессора вернулись к Ханне и, конечно, к Линде, и он посмотрел на стол, где лежал его мобильный телефон.

– Но это правда, – не унимался Ингольф.

При этом голос практиканта заметно изменился. Он стал гнусавым и дребезжащим.

– Я перед вами в большом долгу, – продолжал он.

В ответ Херцфельд только посмотрел на него мутным взглядом и, не говоря ни слова, посидел еще несколько секунд под струей теплого воздуха. Затем он сделал над собой усилие и пополз на карачках к столу, на котором лежал его мобильник.

Заметив, что практикант собрался опять что-то произнести, профессор проговорил:

– Вы сделаете мне большое одолжение, если перестанете декламировать как актер в дешевой мыльной опере.

С этими словами Херцфельд с трудом поднялся на ноги.

– Кстати, об актерах, – заулыбался Ингольф. – Вам когда-нибудь говорили, что вы очень похожи на одного врача из сериала. Как же там его зовут…

– Заткнись! – довольно грубо, но с некоторой теплотой в голосе оборвал его профессор.

– Нет, это не его фамилия, – продолжал шутить практикант. – Его фамилия начинается на букву «Ш».

Фон Аппен хихикал все громче, явно отходя от пережитого стресса. Да и Херцфельд был не прочь похохотать, но не потому, что испытывал радость, а для того, чтобы избавиться от угнетенного состояния, в котором пребывал с тех пор, как они избежали смерти на льду озера. И все же, в отличие от Ингольфа, ему не хватало сил для проявления своих эмоций. Он полностью сосредоточился на том, чтобы добраться до обеденного стола, не наступив на край одеяла, которым обмотался.

По мере приближения к столу запах, исходивший от разлагающейся свиной туши, стал усиливаться, и это вновь вернуло его к грустным размышлениям.

«Ханна!» – мысленно произнес Пауль имя своей дочери. При ходьбе Херцфельд еще больше почувствовал, до какой степени устал. Однако тело болело уже гораздо меньше, а тепло стало более приятным, хотя и начало действовать как снотворное. К счастью, у него не было той апатии, какую обычно испытывают люди, пострадавшие от холода и к которым жизненные силы возвращаются весьма медленно, если вовремя не принять соответствующих мер против переохлаждения.

Пауль, как врач, знал, что если температура тела опустится ниже критической отметки, то не помогут никакие обогреватели. Но если человек начинает испытывать боль во всех мышцах, как это происходило с Херцфельдом, то это – лучший признак его выздоровления. Ведь замерзающие – и об этом говорится во всех медицинских учебниках – с определенного момента перестают чувствовать боль. Незадолго до смерти они начинают испытывать нечто похожее на эйфорию, что, вероятно, объясняется выработкой огромного количества гормонов и различных биологически активных веществ, поступающих в мозг.

«Однако точно этого никто не знает», – подумал профессор.

В этот момент ему пришла на ум мысль о том, что из умерших еще никто не возвращался с того света, чтобы подвергнуть себя клиническим испытаниям.

Между тем зазвонил телефон, который от виброзвонка подвинулся к самому краю стола, угрожая в каждую последующую секунду упасть. Пауль протянул руку к своему мобильнику и хотел было уже ответить на звонок, но тут ему стало ясно, что это невозможно.

Никакого вызова не было!

Просто в мобильнике сработало напоминание о назначенной встрече. На дисплее крупными буквами высвечивалась надпись: «Вызов в отдел кадров (драка)».

Херцфельд отключил напоминание, которое исчезло с дисплея так же быстро, как и из его сознания. А ведь еще несколько часов назад он сильно переживал из-за возможности потерять работу. Теперь же это стало неважным – Пауль думал только о дочери.

«Если на сделанной Мартинеком записи была не Ханна и не ее бездыханное тело мой сошедший с ума бывший коллега утопил под ледяным покровом озера, то вполне вероятно, что дочка еще жива, – пронеслось в голове у несчастного отца. – Тогда, возможно, ключ к разгадке ее местопребывания находится в трупе судьи».

Придя к такому выводу, Херцфельд набрал номер Линды, чтобы дозвониться до нее. По его расчетам, она должна была по-прежнему находиться в клинике.

После двадцатого вызова длинные гудки сменились на короткие. Он попытался дозвониться еще несколько раз, но безрезультатно, и в его душе начало зарождаться отчаяние, причем с каждой новой попыткой оно только усиливалось.

Профессор слышал кашель и шмыганье носом Ингольфа, но эти звуки доносились до Пауля так, как будто практикант находился бесконечно далеко, а не в одном с ним помещении.

«Ответь! Линда, пожалуйста, ответь!» – мысленно молил Херцфельд.

Наконец, когда терпение профессора лопнуло и он уже был готов в сердцах швырнуть телефон на стол, на другом конце телефонной линии ответили.

– Линда! – крикнул Херцфельд так громко, что Ингольф даже вздрогнул.

Вместо ответа в мобильнике послышался какой-то непонятный шорох.

– Алло! Ты меня слышишь? – спросил Пауль.