Книга Чеченский бумеранг - Николай Иванов

– Так идем? – поняв арифметику, спросил Заремба. Пограничник вздохнул, но согласился окунуться в прорубь:

– Идем.

К санаторию хоть и с расспросами, но вышли быстро. За прошедшие пятнадцать лет территория, само здание сильно обветшали, пришли в упадок. Да и какой может быть спокойный отдых, если у КПП, хоть и прикрытый кустарником, стоял бронетранспортер, а за оградой расхаживали омоновцы с автоматами.

Санаторий, как и вся страна, с усилием пытался выползти из той чудовищной ямы, в которой Россия оказалась в результате реформ. Удивительных реформ, когда никому не стало лучше, кроме нескольких сотен богачей. Когда, приватизировав и распродав несметные свои богатства, страна в результате осталась с пустой казной. Браво, господа реформаторы-теоретики! Вы обеспечили России о-очень спокойную жизнь.

Впрочем, если бы они любили страну, если бы она была их, если бы их дети и внуки оставались в ней жить, учиться и работать…

– Здесь когда-то кипела жизнь, – вспомнил вслух и поделился воспоминаниями подполковник.

– А я так и не успел ни разу за службу побывать в санаториях. Много потерял?

– Не знаю, сколько, но то, что потерял – это несомненно. – Куда идем?

Вошли в главный корпус. У входа тоже мялись омоновцы, а вот за столиком дежурной разжижалась в духоте полная девица, лениво поднявшая веки и кинувшая на них безразличный взгляд. Конечно, это было бы слишком замечательно: войти и увидеть тетю Нину. Теперь уже, наверное, бабушку Нину, времени пролетело вагон и маленькая тележка.

– Не то? – шепотом спросил Василий.

Назад отступать под изучающими взглядами омоновцев вроде показалось неудобным, и Заремба на всякий случай решил поинтересоваться:

– Извините, когда-то здесь работала тетя Нина…

– Нина Григорьевна, что ль? – раскрыла пошире глаза дежурная.

– Ой, не знаю отчества. Мы ее звали Нина.

– Худенькая такая, с каштановыми волосами?

– Волосы… – волосы Заремба совсем не помнил. А насчет худобы – любая средняя женщина по сравнению с сегодняшней дежурной конечно же покажется худенькой.

– Она завтра меня меняет. В девять утра. Зайдите, посмотрите, – разумно предложила не гадать на кофейной гуще девушка.

– Спасибо. До свидания.

Из всей зацепки – только одинаковое имя. Но и этого хватило, чтобы к Зарембе пришло легкое волнение. Завтра, конечно, его ждет разочарование, потому что худенькая Нина Григорьевна, должно быть, никогда не купалась ни с кем ночью на женском пляже. Интересно, а помнит ли его настоящая Нина? Остался ли он в ее памяти, или для нее это было легкое увлечение с очередным отдыхающим? Но даже если и так, он, Заремба, пронес свои воспоминания через все годы как нечто безумно светлое и волнующее. Женщины порой сами не догадываются и не верят, как глубоко могут затронуть чувства и души мужчин. И какая у тех избирательная и цепкая память.

Весь день загорали на пляже. Купались, по очереди сторожа сумку, заказывали шашлык, потом вино к шашлыку, потом зацепили лежавших рядом девушек, а когда те стали проявлять интерес, отцепились. И, наверное, обрели для себя своеобразную репутацию: два здоровых мужика не отходят друг от друга и почти не интересуются противоположным полом.

Хозяйка дожидалась их на крылечке, любезно предложила козьего молока:

– Сильно полезное, попробуйте. Понравится, буду заказывать и для вас.

С удовольствием выпили молока, заказали на завтра и ушли спать. Утром станет известно насчет Нины. Если ее нет, то откупаются в море, а потом потихоньку вернутся в Москву. И начнут разбираться с Вениамином Витальевичем или с теми, кто стоит за ним. Разницы нет. Есть погибшие от их рук друзья.

…Утром проснулись от тишины. Нет, в соседнем дворе кудахтали куры, гавкала собака, время от времени в саду тяжело падали спелые яблоки. Если вслушаться, улавливалось и дыхание моря. Но это ли шум после войны?

Заремба не хотел признаваться себе, что испытывает волнение перед встречей с неизвестной Ниной Григорьевной. Но привел себя в порядок задолго до девяти часов. Капитан понял, что сегодня его на свидание не берут, и потому не пытался угнаться за сборами командира. Лишь поинтересовался:

– На ночь-то вернешься?

– Посмотрю на твое поведение.

– Значит, нет.

– Вернусь, куда денусь. Скорее всего, не один. Смотри за сумкой. – Есть, товарищ командир.

У дверей санатория на этот раз крутилось уже трое омоновцев, а за столом дежурной… за столом сидела тетя Нина! Да, с каштановыми – вероятно, скрывающими седину, волосами. Похудевшая, чуть постаревшая, но – она!

Скорее всего, сменщица рассказала ей о вчерашних гостях, потому что каждого входящего в корпус дежурная оглядывала пристально, боясь не угадать знакомых и ошибиться.

На Зарембу тоже глянула пристально, но взгляд поначалу не задержала. И лишь потом резко вновь повернула к нему голову, что-то угадывая, но не припоминая ничего конкретного. С напряженным интересом ждала, пока спецназовец шел навстречу.

– Здравствуйте, тетя Нина, – не стал мучить ее Заремба предположениями и сразу выложил все: – Лет пятнадцать назад вы собирались уезжать в Киев, а мы, трое первых «афганцев», надев на вас десантную тельняшку и солнцезащитные очки, грустили по этому поводу.

По мере рассказа лицо дежурной расплывалось в милой и неверящей улыбке, но она не перебивала, боясь неосторожным словом нарушить воспоминания.

– Потом мы сидели в ресторане на набережной – Десантник и Реаниматор с вашими подругами, которые потом не пустили их к себе, а мы…

– …пошли на женский пляж, – счастливо закончила тетя Нина. – Все помню, а вот имя твое… забыла. Миллион раз пыталась вспомнить, – она виновато заморгала ресницами.

– Алексей. Алексей Заремба.

– Точно, Алексей. Старший лейтенант Алексей. Но не верю.

Как ты меня вспомнил?

– А если я скажу, что никогда не забывал?

– Правда?

Омоновцы у дверей слишком явно прислушивались к их разговору, и они перешли к дальнему окну. Конечно же, тетя Нина постарела. Не бабушка, правда, но на этот раз действительно «тетя».

Правда, и он уже не лейтенант.

– Я рад тебя видеть.

– Ой, правда? А я думала, что и не вспоминал никогда. Одно время, извини, но думала, что погиб в Афганистане, раз не объявляешься больше. Но потом сказала себе: «Нет, он не погиб и не погибнет. Его сохранят мои молитвы». Но то, что помнил… Как хорошо…

Она откровенно, по-девичьи выглядела счастливой. И с сожалением оглядывалась на снующих отдыхающих и омоновцев, мешающих крепко обняться.

– Ты к нам отдыхать?

– Нет, проездом. А если уж окончательно и честно – то специально к тебе.