Книга Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

– Неловко нарушать правило одного вопроса, но зачем вам решать мои домашние проблемы? Я всего лишь… никто. И платят мне более чем щедро.

– Вы личный секретарь князя Ин Тарри, вы перешли из временного состава в постоянный, я помню ваше полное имя, Лука Ильич. Меня очаровала ваша манера ставить «Лу. И.» на каждом листке подготовленных данных, чтобы подчеркнуть ответственность за них. Я ценю ваш стиль составления документов. Наконец, я надеюсь, вы долго будете сопровождать мой забег. Никто? – Микаэле предостерегающе покачал указательным пальцем. – Но-но, подобное нельзя думать, вовсе нельзя говорить. Многие бы поменяли министерский портфель на ваш маленький поднос. Увы для них, портфели вас не интересуют. Еще: Луи, из всех секретарей только вы приносите одну чашку. Прочие не забывают взбодрить себя. Чай, кофе, какао, шоколад, сок… решите, что подходит. Работать по три-четыре часа, даже не отхлебнув воды, безрассудно. Ваше здоровье, вашу работоспособность и ваш ум – все это я приобрел, не торгуясь. Идите, я достаточно отругал вас.

Секретарь поклонился, ловким жестом сгреб вскрытые письма, у которых князь загнул уголок, признав их бесполезными. Затем Луи поправил чашку на подносе, выровнял стопку важных писем с пометками по ответам. И стал усердно пятиться, кланяясь и глядя в пол. Махнул рукой и вышел, отвернувшись. Микаэле успел просмотреть первый лист сводки бирж, открытых в то время, пока здесь, в Трежале, – ночь. Перевернул лист…

Дверь резко открылась. На пороге возник Кирилл, или Курт, как он желает называться уже год. Курт являл собою полнейшую противоположность хрупкого юноши с подносом. Широкий, светловолосый, вальяжный до наглости. В неуместной для дворца кожанке, в мятых брюках, к тому же заправленных в стоптанные высокие ботинки.

– Не икай, нюня, – высунувшись в коридор, рявкнул Курт и закрыл дверь со стуком. Откинулся на неё всей спиной и долго глядел на князя, щуря кошачьи светло-зеленые глаза и чуть заметно подергивая левым уголком рта. – Микаэле, я зол и пришел сказать это. Вам известно мое мнение: не стоит тащить в дом блаженных с паперти.

Князь просмотрел второй лист и чуть шевельнул пальцами, отмечая, насколько доволен подбором сведений. Курт хмыкнул, энергично забормотал, кривя губы и произнося слова намеренно невнятно. Звучало похоже на ругательство… впрочем, Курт, чья душа звенела в одной тональности с Куки, всегда был таков. Разве вот теперь, после возвращения брата, его манеры сделались еще хуже. Он нашел образец для подражания.

– Не учите меня выбирать людей, я тоже способен злиться. Кирилл, вы можете составить документ на три страницы, отражающий картину свежих суток мира финансов? Мира! – Микаэле обвел пальцем нечто неопределенное, целя в потолок. – Или вы умеете делать почти мгновенный анализ потоков при неполных данных? Этот мальчик – лучшее, что случилось в моем окружении за минувшие семь лет. Оставлю в стороне его дар математика, куда ценнее то, что Луи – зрячий и памятливый. Ловит неявные, несозданные еще связи. Понимает, что мне важно, подает сведения в их лучшем виде, не сырыми и не пережаренными. Запоминает мои комментарии и постоянно улучшает сводки. Он был бы вполне Ин Тарри, обладай он твердостью характера и волей менять то, что следует менять. Но, вы правы, он блаженный, не более и не менее. Он не умеет бороться, полон страхов, честен до бытовой наивности. У него низкая самооценка. Все это неисправимо.

– Вот! – Курт хлопнул ладонями по коленям и замер в полуприседе, глядя на князя так, словно готов наброситься. – Нюня! Вы сказали это. И еще… когда уже вы согласитесь на мое новое имя? Я пес, разве псов кличут Кириллами? Нет, мама ошиблась.

– Кирилл, – очередной раз игнорируя просьбу, продолжил князь, – занимайтесь отловом хитрых, отсевом жадных, запугиванием наглых… Не пробуйте сделать больше того, что вам дано. Луи вне вашего мировосприятия. Вы правы, ему или на паперть – или в кабинетную науку. После смерти таким ставят бронзовые бюсты в университетах. В биографии указывают с досадой: скончался от голода, не дописав ценнейший труд… О, не дышите через рот, даже если мои рассуждения скучны вам. Отвратительно выглядит.

– Гав-гав, – мирно и вяло выдохнул Курт, прошел через комнату и рухнул в кресло. – Опять назвал меня собакой. Мысленно. Я слышал.

– О! Вы сознались, что читаете мысли. Хотите, разочарую? У вас кошачьи глаза, вот о чем я подумал. Но ладно же… проверим навык обычного чтения: вот лист. Давайте-ка вслух, все же вы изрядно разозлили меня.

Курт нехотя принял лист и стал с заметным отвращением всматриваться в ровные строки, в колонки цифр, пометки, похожие на стенографические. Пожал плечами и невнятно выругался, выглядя чуть менее самоуверенно. Вернул лист.

– Ни беса не ясно.

– Между тем, вот здесь указано: доступен для торга черный кобель Любских. Тот, чьи портретики наводнили замок, один нашелся даже у меня под подушкой.

– Пес? Где цена? – Курт вскочил и вцепился в лист, не просто всматриваясь, но даже вроде бы прощупывая буквы. – Старый хрыч не продает, даже нам, даже с угрозами и мольбами. Бесценная собака. Не лает вовсе, а в разговоре умнее многих людей. Опять же, без злости, без азарта… сплошное внимание и уважение. Рабочая, одним словом.

Не найдя упоминаний Любских и их чудо-пса, Курт отложил лист и покосился на князя с подозрением: не издевается ли?

– Семья Луи велика?

– Сеструха у него, и все. Калека, спину ей перешибло в семь лет. Дурная, вся в брата. Трижды пыталась сгинуть, чтоб не быть обузой. Толково просчитывала и готовила побеги, вот он и дергается, – Курт изобразил на лице слабое подобие заискивающей улыбки. – Могу хвостом повилять. Гав. Что там с песиком?

– Перевези беглянку сюда, немедленно. Посели в садовом домике, все же не дворец, там поуютнее. Выдели обслугу. Луи верни немедленно, – двигая к себе листок с данными, велел князь. – У мальчика чутье к бирже. Если б не робость, был бы завзятый игрок, причем успешный до крайности. Два дня на Любских идет охота, и только в его сводке данные подобраны так, что это стало очевидным.

– Пса торгуют? Воруют? Вымогают?

– Кирилл, я умоляю, скоро пять утра, а ваш мозг беспробудно спит. У них отнимают или шахты, или зерновое дело, или то и другое сразу. Вот сделки, никто иной не стал бы продавать эти бумаги так дешево, значит, их напрочь отрезали от ресурсов.

Курт тупо изучил столбики цифр и значки, подчеркнутые ногтем Микаэле. Рванулся к окну, распахнул обе створки и заорал шепотом, что выглядело воистину смешно: «Блаженный! А ну назад, а ну подь». В комнату ворвался ветер, пахнуло ледяным туманом… На миг Микаэле поверил, что Курт прыгнет через подоконник, третий этаж ему – не помеха. Но неугомонный сдержал себя.

– Клянусь, к семи натяну сбрую, – закрывая окно, пообещал он и поправил воротник. – Ненавижу сюртуки, но вы уж не глядите в спину так остро. Лопатка ноет, будто её ножиком. Не дурень я, но, покуда гостей нет, имею некоторое право.

– Имеете. Вы пришли блажить с недосыпа, или меня надо развлечь, чтобы после уж расстроить? Переходите к горькому, сладкое приготовлено так себе. И ваши манеры… Кирилл, происходя из семьи потомственных музыкантов, трудно стать воистину бесцеремонным. Чего стоит одна ваша перепалка с Куки за право настраивать ореховый «Стентон»? О, если вы собака, то нарисованная большим мастером на чашке инаньского фарфора. Ваше настоящее воспитание проявляется, стоит вам заговорить с милой барышней. В общем, – князь развел руками, – для меня вы не Курт.