Книга Испытание вечностью - Виталий Храмов

Когда Пол среди подавленно-возбуждённых людей вышел из здания, Маугли сидел на крыле автомобиля, явно ожидая его. Автомобиль был русский. Того самого проекта кузова, что перевернул страницу автомобилестроения.

– Тебе не надо что-то организовывать? – спросил Пол у парня.

– Я боевик, Паша. Моё дело – в догонялки с противником играть. Организаторы у нас есть и получше, – ответил Маугли, открывая дверь машины перед Полом.

– А проститься?

– Он простился. Ты видел, – ответил русский боевик, садясь на водительское сиденье.

– Как он исчез? Как он летал?

– Голограмма то была. Заменил себя голограммой ещё в момент шухера. Пока все рты разевали над летающим Медведем, он спокойно пешком вышел через чёрный ход.

– А что теперь будет? – спросил Пол.

Маугли пожал плечами, запуская двигатель:

– Не знаю. Будем учиться жить без него.

– А что случилось?

– Во время войны одна ведьма подарила Медведю крестик…

– Ведьма и крестик?

– А что ты так удивлён? Ведь-ма – ведающая мать. Учи русский, Паша! Иначе так и помрёшь глухим и слепым. А крестик был на веревочке, которую невозможно было ни разорвать, ни разрезать. Ровно за сутки до смерти тесёмочка сама лопнет. И вот – она лопнула. У него теперь сутки на завершение земных дел.

– А почему ты так спокоен? Надо предотвратить!

– Дурак? От смерти не уйти. Как и не найти смерть, если твой срок не настал. Ты бы видел, каким я его в Сталинграде нашёл! Более целые умирали. А он – мучился, но жил. Ты кино «Точка» видел? Вот и я об этом. Его не отпускали. Не давали ему смерти. Ты не видел торжества на его лице?

– Нет.

– Ты просто его не знаешь. А вот и Маша!

– Миша, что случилось? Что все как наскипидаренные?

– Тесёмка лопнула, Маша.

– Какая тесёмка? И чё? Та тесёмка?!

И Маша горько завыла.

– Отставить слёзы! – приказал Маугли, сам же смахивая влагу со своих щёк. – Он не заслужил жалости. Он заслужил – уважения. Так давай и уважим. Кроме того, ещё сутки. И готов правую руку заложить – без финального прикола Медведь этот мир не оставит. Это он умеет. Поржём! Один хрен сделать ничего не сможем! А поехали текилы выжрем?!

– Миша!

– Маша! Тебе мой инфаркт нужен? И я думаю – нет. Текилы! Какой текилы, нах! Водяры! Поехали в торгпредство! Только там не палёную можно достать! У этих дикарей красномордых – сплошь суррогат.

– Ты – расист? – спросил Пол, чувствуя себя лишним в этой машине.

– Ещё какой! Никого, кроме русских, за людей не считаю. Только я их истреблять, как Гитлер, не намерен. Бог нас всех создал разными. Все разные и все – нужные. И Ему – виднее. Но тем не менее они для меня – как обезьяны. Чудные зверьки. Мне не нужны, Богу – нужны. Это моё личное мнение. Не навязываю.

– У нас – не принято.

– Расскажи мне сказку про белого бычка! Это у нас, в России – суды Линча? Это у нас, наших, не титульных, в бары не пускают? Это мы – в белые балахоны обряжаемся и убиваем иначе выглядящих, более загорелых, а? У нас есть свои «чёрные» – кавказцы, азиаты. Ни в чём они притеснений не знают. У нас – равноправие.

– Ты не логичен. Сам сказал, только русские – люди.

– Паш, а ты не думал, почему «русские» – прилагательное? Плохой, хороший, русский? Хромой, косой, красивый, русский. Почему немец, американец, бразилец – существительные, а русский – прилагательное?

– Опять! – закатила глаза Валькирия. – Что – свободные уши нашёл?

Но казалось, мужчины не обратили внимания на женщину, на её реплику.

– Нет. Не думал. А почему? – спросил Пол.

– Потому что немец – это кровь. Турок – кровь. А русский – состояние души и разума. Барклай де Толли – шотландец, если не ошибаюсь. Князь Багратиони – царь грузинский. Оба – русские генералы, герои войны с Наполеоном. И Сталин – грузин.

– А мордвин?

– Что – мордвин?

– Мордвин – русский? Это что такое? Я тут разговаривал с одним, он сказал, что он – мордвин.

– Есть у нас такой народ финно-угорской языковой группы. Они с такой охотой ассимилировались с русскими, что меж собой мы – рязанские, москвичи, туляки, татары, мордва, а извне – все русские.

– Ничего я не понял, – искренне признался Пол.

– Потому что насухую, – буркнула Маша. – Миш, хорош грузить пендоса! Всё одно не догонит. Поехали уже!

– Вот! – торжественно вознёс палец Миша. – Женщина – знает! Устами женщин и младенцев глаголет Бог! Это не понимать надо. Это надо почувствовать. Этим можно проникнуться.

– Это – как грипп?

– Да. Русский – это заразно. Если ещё побудешь с нами – заразишься. Не сможешь жить среди нерусских. Выть будешь от тоски.

– Тогда я уже болен. Уже – вою от тоски, – буркнул Пол.

– Миша, самогона ихнего не бери. Виски они его ещё называют. А мне – кальвадос возьми. И этот, вкусный, на косточках вишнёвых, – сказал девушка.

– Я понял, малыш. Гуднём! Пока Батя долетит, пока они там провернутся – у нас уйма времени!

– А сравнение ты выбрал неверное, – сказала Мария. – Не как грипп, а как влюблённость. Пока не полюбил, не поймёшь. Кто не любил, всех влюблённых больными считает. Но если полюбил – не понимаешь, как дальше жить без этого.

– Хм-м! Верно! Вот за что тебя люблю, что слова находишь такие, какие и не подобрать! Паш, в том магазине есть и игрушки. Пойдём, посмотрим.

– Я уже не играю в игрушки, – удивился Пол, он ещё размышлял над словами Валькирии, её ёмким и многозначным сравнением, а тут – игрушки! Вы о чём вообще?

– А зря! Зря ты забываешь про свою дочь, про её братика, про своих племянников от своих же братьев и сестёр. Дети не виноваты в твоих ошибках.

– Моих ошибках? – вскрикнул Пол.

– А в чьих? – бурчит в ответ Маугли, крутясь на сиденье и паркуя машину. – Не ту женщину сделал женой, сделал ребёнка не той бабе, не смог сделать её счастливой, не смог удержать. А дочь – чем виновата? Она – ребёнок. И из-за тебя, валенка, безотцовщиной растёт!

– А ты что это мне высказываешь? Кто дал тебе такое право – лезть в чужую жизнь? – разозлился Пол.

– Жизнь. Жизнь мне дала такое право. И гордое звание отца.

– Это не твоё дело! Воспитывай своих детей!

– Я так и делаю. Слышь, Маш, говорит, не лезь! А это идея! – повернулся Маугли к жене. Та от него лишь отмахнулась.

– Чё докопался до человека? Со своим уставом в их пендостанский монастырь лезешь, – проворчала она. – У них всё не как у людей. Всё наизнанку. Всё зеркально. Не зря Виктор Иванович называет их обратной стороной и теневой стороной Земли.