Книга Путешествие Сократа - Дэн Миллмэн

Извинившись, он поспешил уйти.

После этого разговора Сергей окончательно отчаялся найти на острове того, кого так долго и упорно искал. Тем не менее весь остаток зимы он провел в скиту, прилежно исполняя свои обязанности и стараясь по возможности прислужиться братии. Вместе с ними, как было заведено, дважды в день садился за стол в трапезной, разделяя их нехитрую снедь — хлеб, овсянку, картошку и овощи, иногда рыбу и травяной чай. По праздникам у них бывал настоящий чай или квас, который монахи делали из черных сухарей. Это была простая жизнь, простая и суровая, но как нельзя лучше подходившая для созерцания и тренировок.

В один из таких спокойных дней, размышляя о своей жизни, Сергей вдруг с раскаянием осознал, что он так и не нашел времени написать еще одно письмо своему дяде Владимиру. Упущение тем более непростительное, что все это время дядя так и не знал о его судьбе, ведь Закольев уничтожил ту прощальную записку. Вполне возможно, что и до сего дня он продолжал верить, что его племянник погиб.

Собравшись с мыслями, он решительно взялся за перо:

Уважаемый господин директор!Мне давно следовало отправить вам это письмо с извинениями за то, что я покинул школу без вашего на то согласия. Прошу простить меня и за то, что не нашел времени отписать вам раньше. Я сделал, что счел нужным сделать, и не прошу за это прощения. Примите мою благодарность за теплоту и заботу, которыми вы окружали меня все мои ранние годы. Я буду помнить об этом всегда. И вас также никогда не забуду.

Возвращаю Вам в этом письме карту, которую я, не спросясь, взял из Вашей библиотеки. Она потрепана, это правда, но она сослужила мне добрую службу в свое время. За это «одолжение» Вам тоже спасибо. Касательно же ножа, лопатки, компаса и прочего, что я без спроса взял с собой, обещаю вернуть или заплатить, как только представится такая возможность.

К сегодняшнему дню мне уже исполнилось двадцать три года. За время моих долгих странствий по России меня не раз выручали все те навыки выживания, которым я был обучен в Невской военной школе. Возможно, обстоятельства моего ухода не вызывают у Вас ничего, кроме негодования. Но я хочу, чтобы Вы знали: и воспитанию Вашему, и обучению еще случится послужить некоему высшему благу. Ваше положение директора школы обязывает меня обращаться к Вам с наиболее возможным почтением, но знайте – для меня Вы прежде всего дядя и член семьи. После отца вы были для меня ближе всех. Обещаю всегда хранить память о Вас и поминать Вас в своих молитвах.

Ваш племянник Сергей Сергеевич.

Он сложил лист и запечатал письмо свечным воском, на миг представив себе строгое и внимательное дядино лицо. Сергей больше не ощущал трепета и благоговения перед этим человеком, как тогда, в детстве. Но им на смену пришла глубокая признательность этому человеку, его доброму дядюшке, Владимиру Борисовичу Иванову.

Этим письмом он словно закрыл долг перед какой-то частью своего прошлого. Частью малой — долги куда большие еще ждали своего часа.

Сергеева жизнь этими короткими студеными днями следовала одному и тому же заведенному в скиту распорядку: работа, еда, сон, уединение. Единственное, что он прибавил для себя к этому, были его тренировки, тоже ставшие регулярными. Словно и не было тех лет, что отделяли его от Невской военной школы с ее уставом и ежедневными занятиями. Порой ему даже казалось, будто бы он и не убегал никуда, лишь подрос и сменил одежду. С каждым днем его уныние становилось все глубже.

Прошло уже более трех месяцев с того дня, как Сергей получил прибежище в монастырском скиту. Временами он только качал головой, думая о перипетиях своей судьбы. В свое время он мечтал обрести мир и покой в военной школе, среди людей военных. Теперь он здесь, в самом мирном и покойном месте на земле. Но пришел сюда, чтобы найти своего воина.

Он продолжал тренироваться, хотя и тренировки тоже давно не давали разрядки. Одни и те же движения, одни и те же приемы, никакого развития, никакого продвижения вперед. Холод снаружи, внутри, везде. Сергей не хотел признаваться себе самому: скоро на Ладоге тронется лед и начнется судоходство, а с ним настанет пора покидать монастырь. Покидать ни с чем. Эти бесплодные поиски стоили ему еще одного года его жизни.

Но неожиданно для Сергея судьба его изменилась еще раз.

Почему так случилось, так и осталось для Сергея

загадкой. Возможно, пришло его время. А возможно, ему

улыбнулась удача. Или настроение Мастера изменилось. Но в последний день мая 1897 года, когда Сергей приступил к своему привычному разминочному комплексу, он заметил, что отец Серафим наблюдает за его тренировкой.

Руки монаха были скрещены на широкой груди. Он молча покачал головой, словно желая сказать, что все Сергеевы потуги напрасны — уйдут, словно вода в песок.

— Чем ты тут занимаешься? — с удивлением в голосе спросил отец Серафим.

— Тренируюсь… чтобы не потерять форму, — ответил Сергей, стараясь побороть неловкость.

— Когда дело доходит до боя, — сказал отец Серафим, — некогда разминаться, отрабатывать технику. Да и правил, в общем-то, тоже нет. — Он снова покачал головой. — Не думаю, что эти движения помогут тебе подготовиться к встрече с людьми, которых ты преследуешь.

Целый рой вопросов тут же заклубился у него в голове. Откуда старцу известно об этих людях? Так неужели же он — это и есть…

— Да, — сказал отец Серафим, словно отвечая на его немой вопрос. — Я— тот, кого ты ищешь. И мне известно, почему ты здесь. Правда, сам ты этого еще не знаешь.

— То есть?

— Ты все еще считаешь, что тебя направил сюда Разин. Но это не так. Придет время, и ты сам в этом убедишься. Уйдет отсюда совершенно другой человек, чем тот, что пришел сюда.

В его словах звучала сила, казавшаяся незыблемой, как сама вечность. С этого-то и началась для Сергея новая жизнь и новые тренировки, каких Сергей никогда не видел и даже не мог себе представить.

Ни слова более не говоря, отец Серафим взял на себя роль его учителя, словно бы такой шаг был одновременно неизбежным и само собой разумеющимся. Он стал появляться каждый вечер в трапезной, чтобы наблюдать за его практикой. В один из таких дней Сергей обратился к нему с вопросом:

— Отец Серафим...

Старец поднял руку, заставив Сергея умолкнуть:

— Не зови меня больше отцом, разве только в присутствии других монахов. Для тебя я Серафим, и только.

Прежде чем Сергей успел спросить почему, старец пояснил:

— То, что я учу тебя побеждать других людей, не имеет ничего общего с моим монашеским призванием. Я дал обет не причинять зла и скорее дам себя убить, чем сделаю что-то во вред другому человеку. В моей жизни и без того было довольно убийств.

Он замолчал, давая понять, что больше возвращаться к этой теме не намерен. Вместо этого он пристально посмотрел на Сергея, который внезапно почувствовал себя перед его взглядом сначала голым, потом прозрачным. Серафим же сказал: