Книга Великая Татария. История земли Русской - Константин Пензев

За что мстит князь Дмитрий понятно: Олег Рязанский навел на Москву татар. Но за что Рязань громил Тохтамыш, которого Олег Рязанский наводил на Москву и, стало быть, помогал?

Ответ ясен, Олег Рязанский во время известных событий 1380 года активнейшим образом помогал сопернику Тохтамыша Мамаю. «Олег же, отступникъ нашь, приединився ко зловерномоу латаному Мамаю и нечестивому Ягайлоу и нача выходь (дань. — К. П.) ему давати и силоу свою ему давати на великого князя Дмитреа Ивановича. Оуведав же князь великый лесть лоукаваго Олга, кровопийца крестьянского, новаго Июлоу предстателя, на своего владыкоу бесящася, великий же князь Дмитрей въздохноувъ изъ глоубины сердца и рече: „Господи, съветы неправедных разори и зачинающихъ рать погуби“» (Типографская летопись).

Любопытно, что во время московского погрома, когда князь Дмитрий находился в Костроме, его брат Владимир Андреевич находился близ Волока.

«Стоащу же емоу близ Волока, совокоупивъ силу около себя, приидоша ратнии Татарове, не ведоующе его тоу. Наехавше имъ на него, онъ же, о Бозе оукрепився, судари на нихъ: и тако милостию Божиею иных иссекоша, а иных живы поимаша, а инии побегоша. Прибег же къ царю Тахтамышу, поведаша емоу бывшее. Он же, слышавъ то, нача боятися и тако по мялу нача отступали отъ града Москвы».

Т. е. татары попутали («не ведоующе его тоу»), не разобрались и «наехали» на Владимира Андреевича. Тот, соответственно, помолился и вдарил. Татары поняли в чем дело и побежали к Тохтамышу, который якобы убоялся и отступил.

Что же Владимир Андреевич раньше не вдарил, ждал пока татары сами наедут? Так если бы они не попутали, то вовсе бы его не тронули.

По окончании всех мероприятий состоялся «разбор полетов». Пискаревский летописец сообщает любопытные подробности:

«Приде посол к великому князю Дмитрею Ивановичю от царя Тактамыша, именем Карачь, о миру и з жалованьем от царя. Князь же великий повеле християном дворы стави-ти и град делати. Тое же осени сьеха Киприян митрополит на Киев, разгневася на него князь великий Дмитрей того ради: не седел на Москве в осаде, и посла по Пимина митрополита, и приведе его из заточения на Москву, и прият его с великою честию и тобоеию парусную митрополию».

Непонятно. По роду занятий митрополит Киприян — священнослужитель, а князь Дмитрий вроде как, из военных. Кто же был должен возглавлять оборону Москвы? Ну не было у самого Дмитрия возможности, так поставил бы брата, которого Тохтамыш «испугался». Почему же Дмитрий Иванович разгневался на Киприана?

Великий князь удаляет Киприяна и зовет митрополитом Пимена. Вот уж Пимен-то, очевидно, в ратном деле был зело искусен!

В чем же дело?

Получается, что Дмитрий Иванович, самым недвусмысленным образом, подставлял Киприана Тохтамышу. Вполне возможно.

Утверждение Никоновской летописи, восходящей к Своду 1408 года, подготовленному перед смертью самим Киприаном, состоит в том, что: «Не возхоте князь великий Дмитрей Ивановичь Московский пресвященнаго Киприана митрополита всея Русин и имяше к нему нелюбые».

Нелюбовь Дмитрия Ивановича к Киприану, безусловно, не имела характера личного, основанного на каких-то бытовых и психологических антипатиях, а строилась на, политических расчетах.

Ситуацию способны прояснить русские летописи. Типографская летопись сообщает:

«По преставлении же иже въ святых отца нашего Алексиа, митрополита всея Руси, взыде на степень некоторый анхимандрить, именем Михаил, нарицаемый Ми-тяй, здеа же незнаемо некако и странно: облечеся в санъ митрополичь, възложи на ся белый клобоукъ и монатию съ источникы и скрижалми и перемонатку митрополичю и посох и, просто реши, въ весь санъ митрополичь сам ся постави. Преже бо сего князь великый Дмитрей Ивановичь просил того у Алексея оу митрополита, дабы благословиль прежереченнаго Митяа по своем животе на митрополию, онъ же не хотяше того сътворити, понеже новооуку емоу сущю в чернечестве, якоже апостол глаголеть: „Подобаеть епископу непорочну быти и не новоукоу, да не развеличався в сеть владеть дияволю“. Князь же великий много о семь ноужаше митрополита, овогда сам приходя, овогда же бояр старейших посылай к нему, дабы сътворилъ волю его, благословил бы Митяа на митрополию, Алексий же митрополить, умоленъ бывъ и принуже-нъ, и ни тако посоули быти прошению его; но известоуа святительскы и старческыи, паче пророческыи рече: „Азъ неволенъ благословили его, но оже дасть ему Богъ и святая Богородица и пресвященный патриарх и вселеньскы со-боръ“. И бысть на нем зазоръ отъ всехъ человек, и мнози негодоваху о семь, и священици неключимоваху о нем, понеже не поставленъ сый вселенскымъ патреархомъ, но сам дръзну на таковые превысокый степень. И на дворе митрополичи живяше, казну и ризницю митрополичю взя, и боляре митрополичи слоужахуть емоу, и отроцы предстояхуть ему и вся, елика подобаеть митрополиту, темь всемъ обладаша…

По преставлении же Алексиа митрополита оставль анхимандритию и на преболший санъ оустремися, повеле-ниемъ великого князя, на превысокоую степень взиде и тво-ряше все, еже достоитъ митрополиту по всей митрополии: и с поповъ дань збираше, зборное же и рожественое, оброки же и пошлины митрополичи, то все взимаше, готовяся на митрополию и пристраяше собе вся соуща к путному шествию потребная къ Царюграду на поставление».

Итак, архимандрит Михаил (в летописи презрительно именуемый «Митяем») едет в Константинополь на утверждение в митрополичий сан и вдруг, ни с того ни с сего, заболевает и быстро умирает:

«И бысть же, буже проплывающему имъ пучину морскоую, яко и Царьградъ бе видети, тогда внезапу разболеся Митяй и оумре на мори. И не сбысться мысль его и не ело учися быти емоу митрополитомъ на Руси».

Затем происходит довольно темная история: «По оумертвее же Митяеве бысть замята въ всехъ бывьшихъ с нимъ и недооумевахоуся, что сътворити, и въс-колебахоуся, яко пиани. Вся же мудрость ихъ поглощена бысть. Еще же к тому бысть распря межи ихъ, розность: овии хотяху поставити Иоанна в митрополиты, а друзии Пимина. И тако потом съгласившеся вси вь едину доуму и яшяся за Пимина, Иоанна оставиша, и Иоан же рече: „Азъ имамъ не обинуяся глаголати на васъ, яко не истиньствуе-те ходящи, но съ лжею глаголете ходите“. Они жъ съветъ сотвориша, яша его и железа возложиша нань, не единомудръствоваше с ними по Пимине. Пимин же съзираа ризницю и казну Митяеву и обрете прежереченную оноу хара-тию, имоущю подпись и печать Великого князя, а писания неимущю, и тако оумысливше, сице написаша на ней: „Отъ великого князя Русскаго къ царю и патреарху Цареградскима. Послах к вам, избравъ во своей земли, архимандрита Пимена, моужа честна, да поставите ми его на Роусь митрополитомъ, того бо единого избрахъ на Руси, иного же паче того не обретохъ“. Явлена же бысть грамота си и всемоу собороу, юже прочетше цари и патреархъ, рекоша Роуси: „Что сице пишет князь великий и Рускый о Пимине, а пос-тавленъ есть готовь митрополить на Роусь Кипреянъ, давно бо поставил есть его святейший патреархъ Филофий, того и отпустили есмя на Роусскоую землю митрополитомъ, а кроме того иного не требоуемъ поставите“. Пимин же кабалою оною великого князя съ своими съветникы позаимова-ша сребро в рост на имя князя великого оу Фрязъ и оу Бесерменъ — ростеть же сребро то и доселе — и россоулиша посулы и роздаваша много на все стороны, якоже кто ихъ свидьтельствоуеть, но съборъ соуетныхъ исполнь мздою десницю ихъ. Царь же и патреархъ много истязаша Пимина и соущихъ с нимъ. Бывшу бо собору и опрашиванию многу и истязанию и распытыванию бывшю, и изволивше сице, яко поставити Роуси Пимина митрополитомъ, ркоуще Грены: „Аще Русь право или неправо глаголют, но и мы истиньс-твуемъ и правду деемъ и творим и глаголемъ“. И тако постави патреархъ Нил Пимина митрополитомъ Руси».