Книга Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта - Анатолий Левандовский

Во время визита Морица Нассауского в Амстердам в 1618 году, после ареста Олденбарнефельде, риторики поставили ряд аллегорических пантомим, в которых обыгрывались почетные титулы принца; затем проследовал кортеж повозок, отдававший дань Семи провинциям; и наконец, были даны «живые картины», представлявшие некоторые великие события не столь отдаленной национальной истории. Вестфальский мир отмечался по всей стране необычайно пышными торжествами — публичным чтением поэм, исторических рассказов, украшением зданий, знаменами, трубами, колокольным звоном, пиршествами, молитвами и салютом. На Соборной площади в Амстердаме была представлена аллегорическая пантомима, в которой принца окружали Мудрость, Осторожность, Справедливость и Смелость; Мориц Нассауский оказался Нумой Помпилием, Фредерик-Хендрик — Ганнибалом, а Вильгельм II — Августом. Всюду горели праздничные огни. Такого рода торжества всегда сопровождала иллюминация. Ею обычно отмечали победы армии принца. Зажигались пучки хвороста, горшки со смолой или даже гудроном, несмотря на серьезную угрозу пожара. Богачи иногда устраивали иллюминации и фейерверки в своих личных садах.

Ярмарки

Немногие традиции так глубоко укоренились в душе нидерландца, как ярмарки. Вильгельм III, став королем Англии, передал однажды бразды правления (вместе с 200 тысячами гульденов за беспокойство) своим лондонским приближенным, чтобы, сбросив с себя путы власти, поспешить на ярмарку в Гаагу. Раньше, бывало, он отправлялся туда со всем своим двором. Принцы и принцессы, высокопоставленные чиновники и офицеры мешались с толпой в едином радостном порыве. В 1654 году, в напряженнейший момент англо-нидерландского кризиса, Ян де Витт, на которого были возложены самые тяжелые общественные обязанности, обсуждал на ярмарке политические вопросы прямо возле лавки продавца вафель.

В старые добрые времена говорили «святая ярмарка», как говорят «святой Николай». На ярмарке еще явственнее, чем на любом другом празднике, забывались на время общественные инстинкты, на один день рождались настоящая свобода и истинное братство. Зародившись как «церковная ярмарка» — праздник прихожан одной церквушки или обители, — в процессе Реформации она утратила свой религиозный характер. Проповедники, пытавшиеся использовать веселые народные гулянья, чтобы лишний раз заклеймить папизм, напрасно тратили красноречие. В XVII веке не было городка или села, не имевшего собственной ежегодной ярмарки, а то и двух. Местное население смешивалось на этих праздниках с жителями более отдаленных земель. На ярмарке веселились не меньше, чем торговали, что поддерживало не только экономические, но и культурные связи края. Однако на протяжении века проявились некоторые черты вырождения этой традиции — скатывание к распущенности, проявление грубых страстей, до того обычно подавляемых. В этой связи проявилось известное разделение общества — «порядочные» люди все больше предпочитали наблюдать за гуляньями со стороны, нежели смешиваться с толпой. Пуританство некоторых представителей крупной буржуазии оказало влияние и на дворян, всегда отличавшихся свободой нравов.

Ярмарка часто длилась одну, иногда две, а то и все три недели, как в Гарлеме. В Гааге майская ярмарка проходила пятнадцать дней, сентябрьская — восемь, впрочем, последняя была отменена декретом в 1643 году. В этом городе организацией праздника занимались сам двор и правительство, которые… делили между собой доходы от его проведения. Это придавало гаагской ярмарке отличавший ее относительно более официальный характер и особый лоск. Ярмарка устраивалась на просторной четырехугольной площади в центре города, возле палат принцев, и даже выходила за ее пределы. Начиналась она 3 мая, ровно в половине первого, перезвоном колоколов городской ратуши, не смолкавшим до часа дня.

На площади и близлежащих улицах купцы и балаганщики ставили палатки. В этом им охотно помогало население, хотя и не всегда задаром, вознаграждением служили льготные ярмарочные билеты. Весь город высыпал на улицы, охваченный праздничной горячкой. Воротные стражи, барабанщики и частные рекламные агенты, расхваливающие товар стихами, объявляли о начале великого события. Открывал ярмарку парад гильдий, за которым следовала потешная стрельба по «попугаю». Толпа напирала и толкалась. Улицы загромождали лавки, лотки и развалы. Булочники разворачивали торговлю традиционной ярмарочной выпечкой — плоскими слоеными пирогами овальной формы, глазированными розовым сахаром, с надписью белыми буквами: «с праздником», «с любовью» или «от всего сердца». Эти невинные кондитерские изделия служили для завязывания «романа» — пирог дарили понравившейся девушке; та хранила его до второго воскресенья с начала ярмарки; влюбленный приходил узнать, оставили ли ему часть пирога…

Таверны по-прежнему были полны народа. Многим крестьянам ярмарка в соседнем городе давала лишний повод выпить в непривычной обстановке. Перед дверью выстраивали длинные ряды столов. Места занимали, как повезет, — на лавке, на бочонке или просто на голой земле. Танцевали. Дети шумели, гоняли в салочки, играли на барабанах и флажолетах; среди разложенных товаров бродили музыканты, пиликая на своих скрипках. Ради смеха кому-нибудь выливали за шиворот кружку пива или пачкали лицо мукой либо ваксой. Ярмарка начинала походить на вакханалию. В некоторых деревнях по улицам торжественно проводили ярмарочного быка, украшенного цветами, которого затем забивали на рыночной площади и жарили, причем любой мог съесть кусок, уплатив определенную сумму. По городу шатались ярмарочные певцы с табличками, на которых можно было прочитать тексты исполняемых песен. Пели все. Визг женщин смешивался со скрипом карусельных лошадок. В палатках скоро становилось не продохнуть; стояла удушливая вонь, от которой дамы теряли сознание. В торговых рядах продавались пироги, керамика, ткани, поделки из стекла или серебра, игрушки и картины. Акробаты-канатоходцы соперничали с группами гимнастов, делавших «египетскую пирамиду». Здесь выставляли на показ ученую собаку, там — лошадь, умеющую считать. Балаганщики, собравшиеся со всей Европы, показывали чужеземные типы клоунов — Жана Потажа, Пенча и Гансвурста. В Голландии был свой народный любимец — Пекельхаринг. Это были персонажи шутовских фарсов, соседствовавших на подмостках с «шалостями» риториков. Ярмарочный балаган иногда поднимался на более высокий уровень. Так, на ярмарке в Гарлеме выступил Амстердамский театр, а в 1640 году там же дала представление французская труппа принца Оранского. «Механические театры» показывали кукол, приводимых в движение часовым механизмом, которые били в барабан или дули в рожок. Заезжие иностранные «артисты» вливались в привычную толпу цыган и доморощенных скоморохов. Шведы опускали руки в тигель, полный расплавленного свинца; англичанин Ричардсон пил жидкую серу, расплавленное стекло и жевал горящие угли.

Среди шарлатанов, целителей, предсказательниц судьбы предлагал свой пирог на мышьяке «истребитель крыс», вывесив на веревочке жертв этого эффективного средства. Ремесленники забавляли публику творимыми тут же чудесами — мнимые богемцы выдували стекло. Хотя случай поглазеть на экзотических животных, вроде верблюда или слона, выпадал не часто, на ярмарках не было недостатка в лошадях, козах, коровах, собаках и свиньях невиданной доселе окраски, с двумя, тремя головами или шестью лапами. Любопытные могли посмотреть, как по приказу дрессировщика пчелы покидали улей и возвращались назад. В другом месте выставлял себя на показ человек-туловище, способный без помощи рук, а только ртом шить, ткать или стрелять из пистолета.