Книга Иисус против священников. Как возникла церковь и кем были первые христиане - Крейг Эванс

Очевидное поражение Иисуса от рук римлян и его отвержение религиозными властями Иерусалима привело к тому, что в контексте синагоги возвещение христианами мессианства Иисуса стало выглядеть абсурдным. Апологетика, лелеявшая какую-то надежду убедить иудеев в том, что Иисус и в самом деле был Мессией Израиля, должна была объяснить как его отвержение иудейскими религиозными авторитетами, так и Его явный политический провал. Кроме того, этой апологетике нужно было найти обоснования в Писании, если она рассчитывала на какой-либо успех в своих ответах на возражения учителей Писания из синагоги. Хотя следует учитывать явно апологетическую направленность того вопроса, который Юстин Мученик приписывает иудею Трифону, вопрос во многом соответствует тем опасениям, которые вызывали у многих иудеев слухи о христианских притязаниях:

«Ты хорошо знаешь, – сказал Трифон, – что весь народ наш ожидает Христа, и мы признаем, что все приведенные тобою места из Писаний сказаны об Нем; я признаюсь также, что имя Иисус, данное сыну Навину, расположило меня согласиться и на это. Но мы сомневаемся, надлежало ли Христу быть так бесславно распятым, ибо в законе сказано: “проклят всякий распятый” (Втор 21:23), так что я весьма затрудняюсь поверить этому. Что Писания говорят о том, что Христос имеет пострадать, это ясно; но мы желаем знать, можно ли доказать, что Он претерпит род страдания проклятый в законе?» (Диалог с Трифоном 89.1).

«Научи же нас, – сказал Трифон, – из Писаний, чтобы и мы поверили тебе. Что Христос имеет пострадать и быть веден как овца, мы это знаем; но надлежало ли Ему быть распятым, и так постыдно и бесславно умереть смертью, проклятою в Законе, – докажи нам, потому что мы не можем даже понять это» (90.1, курсив наш).

Когда Трифон упоминает, что «Писания говорят о том, что Христос имеет пострадать» или что «что Христос имеет пострадать и быть веден как овца, мы это знаем», он намекает на Ис 53:7 «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих». Допущение Трифона, что Мессия должен был пострадать, возможно, подлинны, так как предания периода бедствий, предшествующего приходу Мессии, засвидетельствованы в иудейских источниках (в частности, в m. Sotah 9:15) и, вероятно, основаны на общей профетической «модели» наказания, предшествующего восстановлению. Следует также вспомнить Дан 7, где жестокая борьба предвидится перед тем, как народ Божий возобладает наконец над силами зла.

Таргум Исайи подтверждает мессианскую интерпретацию знаменитой песни о Страдающем слуге. Однако в этом таргуме засвидетельствована также и неудовлетворенность идеей страдания. Страдающий слуга в Ис 53 превращается в торжествующего победителя. Ему не «назначена могила со злодеями» (ср. стих 9); напротив, это Он назначает злодеям могилы!

Но страдание как прелюдия к победе не предполагало в виду смерти, тем более – позорной смерти на римском кресте. В иудейском контексте даже утверждения о Воскресении едва ли могли уменьшить очевидность того, что попытка Иисуса стать Мессией Израиля провалилась. Конечно, иудеи были не одиноки в насмешках над христианским возвещением, что распятый Галилеянин – не кто иной, как Царь Израиля и Божий Мессия. Согласно Оригену, Цельс считал нелогичной саму идею, будто человека, которого предали, отвергли, схватили, казнили, можно рассматривать как Бога и Спасителя. В глазах язычника Цельса эта идея просто абсурдна (Ориген, Против Цельса 2.9, 35, 68; 6.10, 34, 36).{147} Чтобы добиться хоть какого-нибудь успеха, особенно в иудейской среде, христианская апологетика должна была бы объяснить обстоятельства страстей Иисуса и показать – как Страсти согласуются с ожиданиями, запечатленными в Писании.

Однако в конечном счете христианской апологетике, хотя она была глубоко укоренена в Писании, не удалось убедить большинство иудеев. Достаточно утонченные попытки Павла и авторов евангелий от Матфея и от Иоанна не уничтожили опасений и сомнений, вызванных у иудеев очевидным поражением Иисуса и Его позорной смертью, которая на самом деле могла свидетельствовать о Божьем проклятии (ср. Втор 21:23: «Проклят Богом всякий повешенный на дереве»). Недаром Павел ставит именно эту тему во главу угла в Послании к Галатам, в котором говорится, что его учение и авторитет подрывали «иудействующие» (Гал 3:10–14). Апостол должен показать, что проклятие, перенесенное Христом, когда Он висел на кресте, замещает[77] те проклятия, которые навлекает на себя всякий человек, которому не удается соблюсти все, что написано в Законе (ср. Втор 27:26). «Мидрашистская» экзегеза Павла в конечном счете исходит из той трудности, перед лицом которой, вследствие Его распятия, оказалось христианское возвещение Иисуса как Мессии Израиля.

Мы можем сделать вывод, что главное возражение на христианские заявления, что распятый Иисус из Назарета – на самом деле Мессия Израиля, имело причиной факт его смерти, притом – смерти позорной. С иудейской точки зрения это возражение было неизбежным. Единственным приемлемым для иудея способом ответить на это возражение было обращение к Иудейскому Писанию. Если бы можно было найти в Писании доказательства того, что Мессия должен был перенести страдания, то, возможно, Иисуса приняли бы как Мессию Израиля. Но в конце концов эта стратегическая уловка убедила очень небольшое число иудеев (хотя все же убедила некоторых, о чем свидетельствует эбионитское христианство).{148} Эта стратегия не удалась, потому что обещанное Царство не воплотилось в Израиле и сам Иисус не вернулся, вопреки упованиям своих последователей.

По мере того как значение мессианизма в иудействе сходило на нет (чему, вероятно, способствовали катастрофические войны против Рима){149}, христианская весть о том, что Иисус был Мессией, все более утрачивала какой-либо смысл для иудеев. Сначала она была важной для них и являлась предметом жарких диспутов, потом ее значение постепенно сошло на нет. После того как христианство охватило всю Римскую империю, полемика между христианами и иудеями приобретала новый характер, все более уродливый и болезненный. Христианская полемика была открытой и ясной, тогда как, по понятным причинам, иудейская полемика тяготела к аллюзиям, часто терявшимся в темных пассажах Талмуда и мидрашей, недоступных для христиан. По мере того как со временем исчезало эбионитское христианство, пропасть между иудейством и христианством становилась все более глубокой.