Книга Не исчезай - Женя Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэт сидел у стола, подперев подбородок ладонью. Вид у него был задумчивый, серьезный.
– Toast? – спросила она. – Гренки? Кофе с молоком?
– Со сливками, если можно, – попросил Фрост.
– У нас нет сливок, только молоко, – развела руками Люба.
– Ничего страшного, можно и с молоком, – успокоил ее Роберт.
– Мы пьем черный, – извиняющимся голосом объясняла Люба доставая из шкафа хорошие чашки – розовые с золотым ободком.
Обмахнула для приличия стол, положила зеленые салфетки. Кофе уже струился в полость кофейника.
– Что ж, Люба… Ведь Люба – это «любовь», да? Что с вами случилось?
– Ничего не случилось. У нас… у меня все хорошо, – стала торопливо бормотать Люба. Она смутилась; гость смотрел пристально, вытягивал правду из самой глубины ее существа. – Я не жалуюсь, у меня все хорошо. Ну, вот работа, да… Тяжело тащить изо дня в день. Рутина…
– Да, я понимаю, трудовая жизнь… Впрочем, в этом есть мудрость и успокоение, поверьте мне.
– Ах, ну что вы говорите! Я все думаю, не поменять ли мне работу…
– Зачем?
– Не знаю… Как-то все не так. Я вот почти не пишу, денег мало. Ничего нового впереди меня не ждет.
– Но вы ведь любите помогать людям?
– И что? Кому я нужна? Кто меня там ценит?
– Ну а вы, вы сами, Любочка? Вы себя цените? Вы такая прелестная женщина. – Люба зарумянилась свежим после душа лицом. – Да-да, не краснейте, хотя вам румянец к лицу. Любовь – это непреодолимое желание быть непреодолимо желанным. Вы желанны, Люба. Ведь и муж вас желает, не правда ли?
Это было не совсем так, но Люба хранила свои секреты, даже от самой себя. Тайная жизнь согревала душу. Она смущенно опустила глаза.
– Ведь вы меня позвали, не так ли? Поэтому слушайте: не надо ожидать результатов. Секрет в том, чтобы жить, понимая, что результат ваших усилий не гарантирован. Единственный гарантированный результат – это не тот, к которому вы стремитесь.
Теперь в ее семейной повседневности уменьшилось число бытовых конфликтов, в то время как на воображаемом – вполне для нее реальном – фронте бури сменялись затишьями. Люба пребывала в полусне. Очарованной зомби шла по жизни, когда все решения принимал кто-то другой – муж, сын, начальница, коллеги по работе, продавцы магазинов, случайные попутчики-свидетели, друзья, прохожие, обстоятельства, погодные условия. Даже войдя в «Старбакс», она неуверенно переступала с ноги на ногу, не смея сделать выбор, почти всегда доверяя это ответственное дело юным кофемейкерам, обслуживающим захлебывающуюся в кофеине Новую Англию. Не раз ей приходилось сталкиваться с нетерпением случайных собеседников, официантов, даже работников бензоколонок. Она задумывалась – частенько надолго, – какой бензин ей нужен, на какую сумму, какой именно майонез следует приобрести, какую книгу снять с полки. С фотографий этих лет смотрит еще моложавая, слегка расплывшаяся женщина с неопределенным выражением лица, где затаилась то ли детская растерянность, то ли природная глупость.
Отношения с Поэтом развивались поступательно, поначалу Фрост являлся в самое неожиданное время. Чашка кофе, выпитая вместе с Робертом на семейной кухне, закрепила в сознании Любы чувство обыденности. Призрак пил кофе, вел беседы, разгуливал по дому в халате, употреблял сливки, в отличие от нее, Любы, предпочитавшей пить черный кофе, но с тремя ложками сахара. В ночь на Хеллоуин Фрост явился в очередной раз. В предвкушении популярного американского праздника писательница L приобрела тыкву и поставила ее на крыльце у двери. Тишина и тепло – вот что нужно душе. Дома она была одна. Читать не хотелось, и она уселась на диван в гостиной. По телевизору гоняли страшилки, и Люба, убаюканная мечтами и мыслями, одним глазом посматривала на экран, то и дело впадая в задумчивость, перелистывая сборник стихов Фроста. Они вызывали у нее странные ощущения. С ранней юности была она верной поклонницей Марины – бунтующей, откровенно страстной Цветаевой. Предпочитала стихи, лишенные сентиментальности и красивости. С трепетом обратившись к поэзии Фроста, что она там нашла?
Люба читает о любви, и ее слегка подташнивает от высокопарности.
Кто это срифмовал – Ломоносов? В каком веке написаны эти строки? Может, это дурной перевод?
Но Люба не переводчица, нет. Она писательница, и только. Писательница, страдающая от сухости, бесплодности. Но ей так хочется приблизиться к Фросту, понять его.
Есть что-то, что не любит ограждений…
Помнится, бабушка ушла на пенсию, чтобы сидеть с ней, с Любой. И бабушкина жизнь – деятельная, женская жизнь – закончилась. Не так ли дело обстоит и с ней? Вот кто она – женщина, выбывающая из игры. Или дело в том, что это извечная судьба писателя, переживающего жестокий ступор? Запор. Одиночество порой оправдывается достигнутыми или достигаемыми результатами – плодами стремлений, желаний. Она всматривается в пейзаж за окном: желтеющая листва, дуб перед домом, что простер ветви далеко за пределы маленького клочка земли. Дом, участок за домом, асфальтовая дорожка, что ведет к дому, принадлежат не Любе, а банку. Но кому принадлежит этот дуб? Кому принадлежат холст, кисть, эти пальцы, что так плотно обхватили кисть, карандаш; пальцы, что теребят холст, пишут слова – проводники чувства, мысли? Есть нечто, что не любит ограждений… Что верит в жизнь, страдая отчужденьем.
Люба и Интернет
Если уж вспоминать, то вспоминать все с самого начала… Возвращаемся на несколько лет назад и находим Любу в роли… уборщицы. Да-да, писательница наша подрабатывала, убирая чужие дома: мыла полы, пылесосила, протирала поверхности, боролась с энтропией ежедневности. В доме на границе между Ньютоном и Уэстоном Люба задержалась надолго. Неудобным казалось бросать добрых людей, что платили ей за каждый вымытый угол, протертые полы, облагороженные унитазы. Платили хорошо, относились еще лучше: поили чаем, разговаривали – о России, о книгах. Однажды хозяин дома Энди (вежливый, услужливый и отчего-то всегда печальный – голова его напоминала небольшой круглый аквариум с рыбками: глаза плавали на белом лице, голубые, слегка поблекшие; кожа на небольшой лысине казалась прозрачной, нежной – такой бывает покрытая редким пушком макушка младенца), заваривая чай в пакетиках, пододвигая поближе к Любе печенье в красивой коробке, неожиданно стал рассказывать о своей работе. Может, не с кем было поговорить о новом тоннеле под Бостоном, о мостах и дорогах.
