Книга История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике - Джордж Фрэнсис Доу

К середине сентября 1805 года, когда началась моя неволя в долине Яллаба, я вскоре стал понимать и выговаривать многие слова на языке дагомейцев. Младшая дочь вождя, хорошенькая девушка, несмотря на коричневый цвет кожи, сильно привязалась ко мне и стала моим постоянным учителем. Ее звали Сола. Когда я впервые увидел ее, ей было лет двенадцать.

Квобах, предводитель ашанти, считался важным трофеем, и примерно через три месяца после нашего прибытия Сола сообщила мне, что его принесут в жертву во время великого праздника в честь фетиша вождя. Но дальнейшие события приняли неожиданный оборот. В течение некоторого времени в местности около поселения вождя свирепствовал лев, и однажды утром Сола пришла и рассказала мне, что зверь напал на собиравших кукурузу рабов и предыдущей ночью загрыз десяток из них. Вождь сильно встревожился и назначил совещание с колдунами, а фетишу сообщили об опасном посетителе. В результате решили принести Квобаха в жертву немедленно. В связи с этим пленника-ашанти вывели на площадь, где собрались туземцы, чтобы наблюдать казнь. Вождь Мамме сидел на троне из овечьих шкур, а жрецы вооружились большими дубинами и мечами.

Квобах стоял, сложив на груди руки, пока не услышал все, что хотели сказать его враги, затем он неожиданно обратился к вождю и колдунам с речью. Предводитель ашанти сделал такое предложение: поскольку его должны принести в жертву в любом случае, ему следует позволить сделать собственный выбор – выйти в одиночку ко льву и сразиться с ним. Колдуны решили, что это законное желание, вождь также был удовлетворен, а туземцы Яллабы обрадовались, что нашелся доброволец сразиться со зверем. Нельзя было терять времени, поскольку солнце садилось и лев, как ожидалось, снова посетит долину с наступлением вечера.

Вскоре Квобаха вывели из хижины. Его вооружили длинным копьем, его собственным огромным мечом и моим карабином, единственным действующим стрелковым оружием в поселении. Сам Квобах казался совершенно безмятежным, когда шел к южным воротам. Едва он вышел за тяжелый камень, подпиравший южные бревенчатые ворота, как со стороны поля прозвучал жуткий рев и появился огромный лев, галопирующий в направлении приближавшегося человека. Колдуны и женщины начали выть, а мужчины – бить в боевые барабаны, чтобы напугать льва, но он лишь яростнее вертел хвостом и приготовился к прыжку. Квобах опустился на колени, в следующий момент лев прыгнул и был насажен на острие копья, которое искусный воин внезапно поднял, упершись древком в землю. Воин-ашанти отпрыгнул в сторону, оставив зверя биться в конвульсиях с копьем, пронзившим его тело.

В это время другой громкий рев раздался из леса, и вскоре из чащи выбежала львица, сокрушая кукурузные стебли. С нею были два детеныша. Тогда показалось на самом деле, что с воином-ашанти все кончено, поскольку раненый лев раздробил копье на кусочки и готовился к новому прыжку, хотя и был тяжело ранен. Квобах поднял карабин, а затем, когда зверь прыгнул во второй раз, ашанти вновь проворно отпрыгнул в сторону, и, когда лев тяжело повалился на раненый бок, воин подбежал ближе и выстрелил из карабина ему в пасть. Когда дым рассеялся, мы увидели, как лев корчится в предсмертной агонии, а львица обнюхивает землю в десятке футов от Квобаха. Через мгновение она издала страшный рык и сделала затяжной прыжок прямо на воина, который ожидал ее нападения. Когда львица опустилась, ашанти со всей силы вонзил лезвие своего огромного меча прямо в пасть животного. Мы услышали приглушенный рык, но сцена битвы скрылась в клубах пыли, окутавшей человека и зверей. Затем, когда пыль осела, мы увидели льва и львицу, вытянувшихся друг возле друга. На них лежал Квобах, весь в крови. Немного поодаль сидели детеныши. Воин-ашанти остался жив, но его левая рука была искромсана, грудь разодрана лапой львицы. Он выздоровел через несколько недель и был торжественно отпущен на свободу. Ему разрешили вернуться на родину со шкурами льва и львицы в качестве трофеев.

Когда уходил Квобах, я осмелился спросить вождя Мамме, нельзя ли мне вернуться к своим соотечественникам. Однако старик решительно отказал мне, сказав, что у него насчет моего будущего свои планы. Я продолжал пользоваться его расположением и поскольку лучше понимал дагомейский язык, то, кажется, был на пути к тому, чтобы стать важным лицом. Это подтвердилось определенным образом после сезона дождей, поскольку мне позволили сопровождать экспедицию, организованную с целью захвата рабов для продажи на большом дагомейском рынке, устраивавшемся ежегодно в главном поселении Абомей.

Подготовка экспедиции заняла несколько месяцев, и, когда мы отбыли из Яллабы, наш отряд состоял из трехсот человек. В течение двух дней шли на восток, пока не присоединились к основной массе охотников численностью около тысячи двухсот человек. Четыре сотни из них были воины-женщины. Помимо воинов нас сопровождали группы рабов для переноски провизии и багажа, а также женщины для приготовления пищи воинам. На седьмое утро похода мы достигли границ вражеской территории и увидели мирную деревушку. Здесь началась наша охота. Вождь Абомея выстрелил из своего ружья и издал пронзительный клич. Сразу после этого весь отряд набросился на деревню. Мы встретили небольшое сопротивление, поскольку нас никто не ожидал. Жители деревни попытались убежать, но мы их окружили. Менее чем через час мы завладели около трехсот пленников. Старики и младенцы не представляли ценности, поэтому забивались дубинами по голове или копьями в тот момент, когда их подводили. Пленников заключали по двое в ярмо из бамбука. Это было полдесятка хомутов, соединенных длинной лентой из воловьей шкуры. Помимо этого пленникам связали руки за спиной, и высокий дагомеец шагал мимо каждой пары, подгоняя рабов тяжелым хлыстом, когда ему казалось, что они замедляют ход.

Через два дня мы подошли к более крупному селению, чем то, что захватили врасплох. Оно располагалось в долине, и с высоты холма, поросшего лесом, где мы остановились, я его прекрасно видел. Здесь наших пленников заставили лечь на землю, куда вбили столбы, к которым их накрепко привязали. С наступлением ночи наши главные силы поползли небольшими отрядами к безмятежному поселению, примерно в час ночи вспыхнуло яркое пламя, за которым последовали пронзительные возгласы, крики и стоны. Через несколько минут всю долину, казалось, охватил огонь. С выступа холма я увидел, как бегут дагомейские воины, размахивая своим оружием. Обнаженные женщины и дети метались в разных направлениях, и в свете горящих хижин я видел, как несчастные люди выбегали из пламени, чтобы быть пронзенными копьями своих врагов. Захват пленников и бойня завершились к утру. Захватили более четырехсот отборных рабов, и, после того как на них надели оковы, мы без всякого отдыха двинулись дальше, опасаясь преследования, узнав, что противник накапливает силы у нас в тылу. На обратном пути мы напали на три другие деревушки, так что наша охота привела к захвату почти тысячи рабов. Когда мы вернулись в свою долину, состоялся большой праздник, и старый вождь Мамме восседал на своей кипе овечьих шкур и раздавал перья важным лицам, а колдуны принесли в жертву фетишу вождя двух подростков. Женщины-воины разрезали несчастных парней на куски и потом сожгли их перед идолом.

Я пробыл в Яллабе почти год и мог говорить на их языке вполне прилично. Сола, самая младшая дочь вождя Мамме, с самого начала ставшая кем-то вроде моего партнера по играм, в течение года выросла в маленькую женщину. Моими компаньонами постоянно были наследники вождя и молодые предводители, я принимал участие во всех пиршествах вождя, который во всем потакал своим многочисленным женам. Моей одеждой был отрез набивного ситца, обернутый вокруг талии, и нечто вроде плаща, который Сола соткала из листьев манго, прекрасно расщепленных и отделанных бахромой из цветных нитей распущенной хлопковой ткани.