Книга Изгнанники Темногорья - Лада Кутузова

– Все ходят мимо океана, и думают, что это обычная лужа, которая разливается ранней весной в центре города и не высыхает до поздней осени. Люди идут и плюют в лужу от злости. И никто не знает, что твари в ней только и ждут, чтобы тоже вырасти.

Глеб выдержал зловещую пауза и закончил:

– И тогда они выйдут и сожрут всех.

Приш не выдержал и расхохотался – он любил такие истории. Особенно когда собирались с парнями по вечерам у костра. Тут кто кого переплюнет в сочинительстве. Приш согнулся пополам: одни слюни вокруг, хорошо, что не сопли. Мёнгере сказка тоже понравилась. А Глеб неожиданно произнес:

– Мёнге, когда мы дойдем до радуги, выбери нормальный мир, чтобы вернуться. Мой, например. Слышишь?! Я тебя обязательно разыщу тогда. Она промолчала, но Глеб не отставал:

– Пообещай! Если загадаешь не для себя, то попадешь снова в пустыню. А там ты погибнешь.

Приша словно в снег уронили: зачем Глеб вспомнил о дороге? Не хотелось думать об этом. Но… Приш прокрутил слова Поэта. Да, Мёнгере скована в своих действиях. И он, и Глеб могут попросить что-то другое. Ну не попадет он домой, не велика потеря. Вообще-то, велика, но он потерпит. Да и Глеб запросто к себе возвратиться может. А у Мёнгере выбор в желаниях невелик – на кону ее жизнь.

– Или давай к нам в Яблоневую долину, – предложил Приш. – Не пожалеешь. Знаешь, какие у нас люди хорошие? И яблок много.

Глеб его поддержал:

– Приш дело говорит. Так что подумай.

А Мёнгере ничего не ответила.

Глава сорок первая. База под куполом

Он снова падал вслед за Мёнгере, крылья не хотели раскрываться. Глеб понимал, что дар спит в нем, потому и крылья отказываются служить. Он тянул руки к Мёнгере, но девушка ускользала. Глеб тщетно раскрывал рот – слова не хотели появляться на свет. Тело рвало от боли, Глеб корчился, будто женщина в родовых схватках. И когда, казалось, встреча с землей была неизбежна, из Глеба вырвалось:

Жизнь летит, натянув вожжи, Как струна, на разрыв – нервы… Пусть на плаху талант сложен – Я останусь себе верным.

Стих запретным плодом зреет, Но без смысла стихам – амба! Мысль, распятая на хорее, Воскресает в мозгу – ямбом.

То орлом надо мной кружит, То, как Землю, меня вертит… И кому это всё нужно? Кто поэта судьбу чертит?

Крылья расправились рывком. Глеб впервые ощутил их с того момента, как очнулся от наркоза. Когда до поверхности остались считанные метры, он подхватил Мёнгере. Крылья дрогнули от двойной тяжести, но удержали. Глеб прижал к себе девушку и завис в воздухе.

Не Пророк я! Не Мессия! Но пою о любви к ближним, Только люди вокруг – глухие, И кажусь я себе – лишним.

Он шептал стихи Мёнгере на ухо, гладил волосы и никак, никак не мог расцепить объятия, хотя они уже стояли на дне ущелья. Словно боялся потерять вновь. Они так долго шли вместе, и только недавно Глеб осознал, что за девушка рядом с ним. А стихи заполнили собой мир, принося в него надрыв и страсть:

Продираюсь к людским душам, Ветер в грудь, штормовой, встречный! Но не принято тех слушать, Кто ещё не ушёл в вечность…[16]

…Глеб вскочил, хватая воздух ртом – во сне он перестал дышать. Неужели свершилось?! Он снова научился соотносить кровь и любовь-морковь? И это ощущение, когда душа парит от счастья, что всё получается. Глеб постарался вспомнить строки и не смог – видение стерлось. Но ничего, получилось один раз, выйдет и во второй.

Он осмотрелся и тут же разбудил остальных: ночью они вновь переместились. Обычно переход происходил во время пути. Будто кто-то накладывал один мир на другой, размазывал их очертания. А потом – раз, и они оказывались в другом пространстве. А сейчас будто кто-то намеренно ускорил события. У Глеба заныло сердце от волнения и надежды: неужели они скоро доберутся до радуги?

Путники находились в странном месте: над головой виднелся стеклянный купол. О его назначении думать не хотелось: возможно, за его пределами нет кислорода. Пол состоял из каменных плит темно-шоколадного цвета. И больше ничего. Какой-то искусственный мирок. А они – подопытные животные, за которыми наблюдают.

На Глеба нахлынуло безразличие – вечные качели, когда штормит от радости к отчаянию. Он достал из рюкзака оставшийся гриб и разделил на троих. Где тут еду искать? Хоть бы киоск с продуктами поставили. Хорошо, что Хухэ остался в Сребролесье, там с пропитанием проще. А им, похоже, придется грызть камни, если только не произойдет какое-нибудь чудо.

Глеб задрал голову и закричал в стеклянный потолок:

– Как же вы достали! Сколько можно над нами издеваться? Где она, ваша фиговая радуга?!

В таком пространстве эхо должно было отразиться от стен, но звук быстро заглох, точно в заставленной мебелью комнате. На мгновение Глебу померещилось, что всё сейчас взорвется. Тишина давила, точно обрела плоть и вес.

Мёнгере обняла и прошептала:

– Мы дойдем.

Ее прикосновение успокоило. Да, они доберутся. Другого варианта нет. Глеб разозлился: что он, в самом деле, как ребенок? Психует по малейшему поводу. Вот Хранитель пути сейчас покатывается со смеху. Наверняка же наблюдает за путниками.

Глеб молча сложил вещи и бросил короткое:

– Пошли.

Поначалу по плитам шагалось легко, потом они начали наползать друг на друга, приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Дальше стало твориться невообразимое: земля дрогнула, плиты зашевелились, задергались, точно притягиваемые гигантским магнитом. Они хаотично налезали друг на друга, вздыбливались в неподходящий момент. Один раз Приш едва не полетел, когда плита под ним крутанулась. Продвижение вперед напоминало бродилку в которую Глеб когда-то играл. Только тут падал не персонаж, а сам Глеб.

Неожиданно всё прекратилось, и путники заметили впереди черный куб. Даже издали было заметно, что его поверхность матовая. Она поглощала свет, казалось, воздух вокруг нее потемнел.

– Похоже, нам туда, – в ответе Глеб не сомневался.

Они быстро зашагали к кубу, пока снова не началось плитотрясение.

Дверей не имелось, как и окон. Ни щелей, ни малейшего зазора. Шероховатая поверхность никак не отзывалась на простукивание. Глеб точно знал, что им надо внутрь. Но как туда попасть?

– Я залезу на крышу – предложил Приш.

Он ловко вскарабкался по вертикальной поверхности, упираясь ногами в стену. Жаль, что у других людей присосок нет – это бы облегчило жизнь. Сверху раздалось: