Книга Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

В области внешней политики мы заявили о своем стремлении добиваться для Германии равенства прав и политической свободы путем консультаций с другими государствами. Проблемы разоружения и выплаты репарации в обстановке всемирного экономического кризиса – вот что имело для Германии важнейший жизненный интерес. Если мы хотели подобающим образом представлять интересы ее за границей, то нашей первейшей задачей должно было стать внесение ясности во внутриполитические дела. С этой целью президент принял правительственное предложение о роспуске рейхстага и назначении новых выборов.

Партия центра уже ясно заявила о своей позиции в коммюнике, содержавшем такие слова:

«Мы единодушно осуждаем события нескольких последних дней, которые привели к отставке канцлера Брюнинга. Безответственные интриги лиц, не имеющих по конституции никаких полномочий, застопорили процесс национального возрождения в то время, когда можно было ожидать благоприятного изменения ситуации ввиду приближающихся международных переговоров. На пути реализации экономических и социальных ожиданий всех групп населения страны воздвигнуты серьезные препятствия… В период серьезного политического кризиса партия центра считает своим долгом потребовать проведения политики, ведущей к национальной свободе и равенству, и осуществления решительного урегулирования основополагающей проблемы безработицы. Поэтому партия отвергает временное решение, представляемое теперешним кабинетом, и требует изменения ситуации путем передачи ответственности за формирование правительства в руки Национал-социалистической партии».

Историкам, которые принимают на веру позднейшие утверждения Брюнинга о том, что он избегал в этот критический момент любых контактов и сотрудничества с Гитлером, можно посоветовать обратить свое внимание на эту давно позабытую декларацию. Тогда можно будет более справедливо поделить ответственность. Пресса партии центра, правое крыло которой поддержало мое назначение на пост канцлера, предложила также включить национал-социалистов в состав кабинета. Правая печать в целом вообще оказывала мне поддержку, в то время как со стороны левых слышались главным образом обвинения меня в «предательстве».

4 июня парламент был распущен. Я уже упоминал, что Шлейхер пообещал Гитлеру роспуск рейхстага и отмену запрета «коричневых рубашек» при условии, что нацисты поддержат правительство или позднее даже войдут в его состав. Когда я объявил об этом членам своего кабинета, все согласились с тем, что если бы даже Гитлеру и не были даны эти обязательства, все равно было бы очень важно распустить рейхстаг, для того чтобы народ смог высказать свое мнение о политике, которой мы были намерены следовать.

С тех самых пор меня обвиняют в том, что мое указание о роспуске было вызвано только желанием сослужить службу нацистам. Тем не менее Брюнинг имел любезность заявить в своей статье, опубликованной в июле 1948 года в «Deutsche Rundshau», цитату из которой я уже приводил выше, что «Папен не может нести ответственность за роспуск рейхстага и за отмену запрета СА. Шлейхер уже пошел на эти уступки еще до назначения Папена канцлером». Он также пишет, что Гинденбург настаивал на проведении новых выборов в разговоре с ним, происшедшем еще 30 мая. Отсюда становится ясно, что Шлейхер сообщил Гинденбургу о требованиях нацистов еще до того, как я вступил в дело. Шлейхер представил мне это как обеспечение на некоторое время лояльного отношения нацистов и гарантию их своевременного вхождения в правительство. Если бы эта цель была достигнута, то роспуск парламента мог бы принести какую-то пользу. Нашей главной задачей было постараться, даже несмотря на упущенное время, усмирить нацистов путем раздела с ними ответственности за управление государством. Готовилась конференция по вопросу репараций, совместно с союзниками, которая должна была состояться через две недели. Кому бы ни пришлось представлять на ней Германию, ему предстояло действовать в условиях сильно осложнившейся ситуации, не имея под собой твердой поддержки общественного мнения внутри страны.

В первый раз я встретился с Гитлером 9 июня 1932 года. Инициатива встречи исходила от меня. Я хотел услышать его версию договоренности со Шлейхером и постараться оценить позицию, которую нацисты займут по отношению к моему правительству. Встреча произошла на квартире друга Шлейхера – некоего господина фон Альвенслебена. Я решил, что Гитлер выглядит до странности незначительно. Газетные фотографии не создавали впечатления сильной, доминирующей личности, и во время встречи я не смог заметить в нем внутренних качеств, которые могли бы объяснить его действительно необыкновенную власть над массами. Он был одет в темно-синий костюм и выглядел как совершенный petitbourgeois[61]. У него был нездоровый цвет лица, что вкупе с маленькими усиками и нестандартной прической придавало ему неуловимо богемный вид. Вел он себя скромно и вежливо, и, хотя мне много приходилось слышать о магнетических свойствах его глаз, я не помню, чтобы они произвели на меня какое-то особое впечатление.

После нескольких вежливых формальностей я задал вопрос о его взглядах на возможность поддержки моего правительства. Он выдвинул свой обычный набор жалоб – по его мнению, предыдущие правительства продемонстрировали прискорбное отсутствие государственного подхода к политике, отказав политической партии, имеющей столь широкую поддержку, в ее законной доле участия в делах государственной важности в момент, когда следовало попытаться исправить ошибки Версальского договора и полностью восстановить германский суверенитет. Это показалось мне самым важным пунктом, а когда он заговорил о целях своей партии, я был поражен тем, с какой фанатичной энергией он представлял свои аргументы. Я понял, что судьба моего правительства будет в очень большой степени зависеть от согласия этого человека и его последователей поддержать меня и что это станет самой трудной задачей из всех, какие мне предстоит решать. Он ясно дал мне понять, что не собирается долго мириться с подчиненной ролью и собирается в будущем потребовать для себя всей полноты власти. «Я рассматриваю ваш кабинет только как временное решение и продолжу свои усилия по превращению своей партии в сильнейшую в стране. Пост канцлера тогда сам упадет мне в руки», – сказал он.

Мы провели вместе около часа. Уходя, я понял, что мне необходимо не только показать, каких успехов может добиться решительное правительство на приближающейся международной конференции в Лозанне, но также начать всеобъемлющую программу борьбы с безработицей и радикализмом, чтобы избиратели могли почувствовать, что вопреки всему существует альтернатива прихода к власти нацистов. Мы были вынуждены начинать в крайне невыгодных условиях. Казна была в буквальном смысле слова пуста, и правительству только с большим трудом удалось выплатить государственным служащим жалованье за июнь. Поэтому мы были вынуждены применить хотя бы частично последний чрезвычайный декрет Брюнинга и сократить им оклады. Мы начали работу над проблемой конституционной реформы, оказывали поддержку сельским хозяевам и приступили к выполнению практической программы помощи безработным. Их к тому времени насчитывалось от шести до семи миллионов человек, не считая занятых неполную рабочую неделю, учет которых довел бы численность не имеющих работы до двенадцати или тринадцати миллионов, причем полтора миллиона из них составляли молодые люди. Четырнадцать дней, предшествовавших Лозаннской конференции, мы провели в поездках, проехав по стране огромные расстояния. Мы непременно хотели, чтобы люди дома и за рубежом могли получить точное представление о позиции нового правительства.