Книга Федор Сологуб - Мария Савельева

Лучшие представители русского народа, по мнению писателя, верили в победу не потому, что были сильнее врага, а потому, что в них жило убеждение в своей правоте. Отражалась в книге и постоянно преследовавшая в это время Сологуба мысль о кризисной эпохе, надорвавшей психику современников:

Какой я был бессильный, Никому я не мог помочь. На меня тоской могильной Веяла лютая ночь.

Но с тех пор как первая пуля пролетела мимо солдата-новобранца, он преобразился и больше не боится ни боя, ни смерти. В тылу женщины, ждущие домой солдат, тоже ощущают в себе внутреннее перерождение:

Горели пред Распятьем свечи, И благостно глядел Христос. Не обещал он с милым встречи, Но утешал восторгом слез…

Стояла долго и молилась. Склонившись у пронзенных ног. Тоска в покорность претворилась: «Да будет так, как хочет Бог!»

Сборник в целом оказался не из тех, которые хочется часто цитировать, он был откровенно слабым и публицистичным. Вошедшие в него стихи печатались в периодике как отзывы на актуальные события. Повинуясь рациональному течению своей мысли, поэт составил книгу из не выделенных внешне небольших внутренних циклов: о Германии, о мирных народах-братьях, о детях на войне, о болезненных видениях солдат в окопах.

Германия представала в его стихах как агрессор, колоссальная бездушная машина в противовес России, которая, как считал Сологуб, разумно воспользуется благами прогресса, но никогда не будет боготворить технику. Берлинская Фридрихштрассе для него теперь — место, где невозможно лирическое уединение: «Здесь не надо мечтать, ни к чему размышлять / О тихом часе». Если мы вспомним впечатления Сологуба времени его заграничных поездок, то, конечно, заметим, что до начала войны он смотрел на Германию гораздо более заинтересованным взглядом. В «Дневниках писателей» в 1914 году он размышлял о том, что куда ни поедешь, у русских, немцев, французов люди одинаковы: тот же рантье и тот же мужик. И когда Сологуб писал Зинаиде Гиппиус из Германии о смеси «сосисок, античности и пива», которая «производит ошеломляющее впечатление», дело тут было не в особенном пренебрежении к немцам, а в том сочетании быта и искусства, которое есть в жизни всех народов.

В нескольких стихотворениях поэт писал о лихорадке, настигающей солдат в сырых окопах. Перед их глазами представала вечерняя нежить, дрожали мутные огоньки. Казалось, что враг — злой колдун, отравой которого они дышат. В образах пылающего света боев и более метафорично — в виде огненного коня — героям Сологуба являлась смерть. Она вовсе не была утешительницей, это была необходимая жертва на пути к миру.

Конечно же, Сологуб не мог обойтись без детской темы, когда дело касалось столь чувствительного предмета, как всеобщий патриотизм. При действующих войсках дети могли быть только разведчиками. В темноте, пробираясь по незнакомому городу, один такой мальчик наступил на след мертвого солдата и решил, что это недобрый знак. Но мистические знаки не помешали ему закончить начатое.

Завершался сборник стихотворением о юной Генриетте — вероятно, француженке или англичанке, — которая, зная все тропинки своих родных мест, повела за собой пруссаков и вывела их «Под шрапнели, / На штыки». «Но убить успели / Генриетту пруссаки».

Генриетта, Генриетта, Если есть у Бога лето, Если есть у Бога рай, Ты в раю играй —

заклинает ее душу Сологуб, наверняка вспоминая Раечку из рассказа «Утешение».

В годы войны Федор Кузьмич предлагает периодическим изданиям, помимо стихов, свои рассказы, вышедшие позже в сборнике «Ярый год». Книга удивила рецензентов небывалой для Сологуба сентиментальностью. Так, в рассказе «Обручальное» мальчик Сережа отговаривал маму от продажи обручального колечка, хотя это делали многие замужние дамы, которые хотели пожертвовать деньги раненым. Но Сережа был категорически против, говоря, что папа «пойдет в сражение, подумает: ну, что ж, у вдовы моего колечка не будет». В конце концов мама послушала Сережу и решила сэкономить на другом, а деньги раненым всё же послать. Любовь к отечеству и любовь к его защитникам были равнозначны для героев этого сборника. Девушки и женщины кидались в объятия добровольцев и презирали мужчин, оставшихся в тылу, даже если герои-воины были простыми крестьянами, а уклонисты — изысканными студентами.

Все рассказы сборника были о тыле, Сологубу неоткуда было почерпнуть непосредственные фронтовые впечатления, хотя в лирике этих лет он пытался, как мы видели, отразить сознание солдат. Судя по всему, проза требовала лучшего знакомства с материалом.

Самые смелые из персонажей книги «Ярый год», оставаясь в тылу, стоически относились к смерти своих близких, прежде времени снимали траур, чтобы утвердить превосходство жизни над смертью. Но в этом чувствовался налет фальши и агитаторского морализаторства. Положительные герои, как правило, были юными, спартански воспитанными, могли в мороз бегать по снегу босыми и не простужаться — такие воины нужны были стране, вступившей в войну. Для Сологуба-учителя в основе описания идеального человека была система воспитания, выдуманная им самим и изложенная в этом сборнике. Все подобные герои были прямыми наследниками королевы Ортруды, не стыдившейся своей наготы, крепкой телом и духом, но не были описаны в столь же живых красках.

В этих рассказах было много мотивов прежнего сологубовского творчества. В рассказе «От сердца к сердцу» между женихом, ушедшим на фронт, и его невестой устанавливается связь мыслей и снов, благодаря которой они видят друг друга глазами души. В рассказе «Незамерзающий мальчик» этим же внутренним взором смотрит на свою семью прапорщик Мажаров. «Отец получит наше письмо, узнает, что елки у нас не было, — и выйдет, что напрасно он представлял нашу елку, то, чего не было», — переживает его сын Гриша. Боясь обмануть мечту прапорщика, Гриша с мамой тратятся на новогоднюю елку. Выходит, что связь судеб и помыслов на расстоянии бывает не только в фантастическом мире «творимых легенд», но и в сказке взаимной любви.

В рассказе «Сними траур», по-новому осмысляя явление смерти, Сологуб дарит героине утешение мечтой: ее муж погиб, сражаясь, но ей остается надежда на продолжение его жизни в сыне. Причем будущую жизнь символизирует даже не реальный мальчик, а его облик на портрете — образ сильного и крепкого, радостного отрока. Это жизнь творимая, и она радостнее реальной. В рассказе «Дед и внук» четырнадцатилетний мальчик и шестидесятилетний дед одинаково хотят пойти в добровольцы, но оба боятся, что их не возьмут на войну. Как часто бывает в творчестве Сологуба, стираются границы между взрослым и ребенком, началом и концом жизни.

Лишь в финале сборника появляются два небольших и весьма тенденциозных рассказа, героями которых выступают немцы, — «День встреч» и «Ошибка гофлиферанта». Первый из них затрагивает тему телесных наказаний — порочной практики, на которую закрывают глаза в немецкой сельской школе. Главная героиня рассказа, молодая учительница Гульда Кюнер, не рассчитала силы и дала шалуну такую затрещину, что у него потекла кровь из носа. Теперь девушка боится, как бы на нее не донесли. В этом случае Гульда не только лишится места, но и не получит благословения богатого гофлиферанта на брак с его племянником Карлом Шлейфом. Во втором рассказе, сюжетно связанном с первым, гофлиферант Генрих Шлейф всё-таки дает разрешение на брак влюбленных. И в Германии есть любовь, побеждающая житейские трудности. Казалось бы, такова мораль Сологуба. Но юная Гульда еще окончательно не решила, нужно ли связывать свою судьбу с Карлом. Ведь если начнется война, его призовут, он может остаться калекой, и не стоит ли тогда серьезно подумать над предложением пожилого школьного инспектора, Адольфа Веллера? «Быть женою однорукого или одноногого очень неприятно, и уж лучше носить имя госпожи Веллер», — думает легкомысленная Гульда. Все остальные немцы у Сологуба также самодовольные, расчетливые, сребролюбивые.