Книга Россия белая, Россия красная. 1903-1927 - Алексей Мишагин-Скрыдлов

Проходит время. Можете себе представить, что я чувствую, в каком состоянии нахожусь. Даже на часы посмотреть нельзя, потому что они на трупе. Наконец какой-то шорох у двери… Поворачивается ключ. Я догадываюсь, что дверь открывается. Шепот:

– Не зажигай свет… Давай быстрей…

Похоже, говорит девушка. Мне кажется, она остается в коридоре. Еле слышный звук осторожных шагов приближается к кровати, ко мне. Я в буквальном смысле слова затаиваю дыхание. И вдруг надо мной резкий толчок, слабый шум, смягченный кроватью удар.

– Ну вот, – слышится шепот. – Теперь хорошо. Ничего не трогай… Вернемся позже…

Человек выходит. Дверь тихонько закрывается, но ключ в замке не поворачивается. Снова все тихо. Обычная ночь.

Я лежу неподвижно, словно придавленный грузом этого дважды мертвеца. Не осмеливаюсь шевельнуться, ведь любое движение может стать для меня роковым, сообщив убийцам, что я жив. Ночь тянется минута за минутой, а я даже не могу подбодрить себя, взглянув на часы. Сколько я так пролежал: четверть часа, два часа, шесть? Я потерял представление о времени… Ночь никак не заканчивается.

Неужели мрак все-таки рассеивается? Или это обман моих усталых глаз? Нет, действительно начинает понемногу светлеть. Наконец-то пусть бледный, но все-таки рассвет.

Я не могу больше ждать… В любую секунду сюда могут зайти Сиренко и его дочь. Я выбираюсь из своего укрытия. Встаю на ноги. Труп по-прежнему лежит на кровати, в той позе, в какой я его оставил. Из раны торчит нож. Я наклоняюсь. Теперь, при свете, ясно, что я угадал. Возле ножа видна еще вторая рана (точнее, первая, потому что кровь на ней запеклась). Я понимаю, что беднягу вчера, а может быть, всего несколько часов назад постигла та же самая участь, которая была уготована мне; мне становится ясно, что, совершив убийство, хозяева дома опустошили карманы жертвы, но не успели избавиться от трупа; я понимаю, что этот мертвец, убитый во второй раз, спас мне жизнь.

Но я еще не выбрался из западни, в которую угодил. Подхожу к окну и хвалю себя за то, что ночью не выпрыгнул из него: сейчас, когда рассвело, видно, что я нахожусь на уровне пятого этажа; прыгнув, я бы разбился насмерть. В саду никого. Я едва подавляю безумное желание позвать на помощь, на удачу, изо всех сил. Смотрю по сторонам, высунувшись, насколько это возможно, из окна. Смотрю влево, вправо… Слава богу! За садом дорога, улица, а по ней идут рабочие. Я не решаюсь крикнуть и начинаю махать руками, стараясь привлечь к себе внимание… Только бы они меня заметили!.. Наконец они меня замечают и подходят к стене сада. Я делаю им знак молчать и, сложив руки рупором, вполголоса говорю:

– Позовите милицию! Быстрее… Меня хотят убить… Милицию!..

Они делают знаки, что поняли, и убегают.

И вот я вновь остаюсь наедине с трупом. Это самый тяжелый момент. Сейчас, так близко от спасения, я боюсь больше, чем за все время этой жуткой ночи… Прислушиваюсь… Что же будет? Они не придут!.. Я кусаю кулаки.

И вдруг в доме возникает шум, слышатся шаги, голоса… Тогда я бросаюсь к двери, колочу в нее руками и ногами, зову, кричу, вою. Я спасен.

В саду Сиренко милиция выкопает двенадцать трупов. Все были ограблены. Похоже, большинство были убиты во сне. Другие, на телах которых обнаружат многочисленные раны, видимо, защищались. Мужчину и девушку, заманивавшую жертвы в ловушку, арестовали. Не задержавшись в Киеве, где мое свидетельство в столь очевидном деле было совершенно излишним, я не знаю, какое наказание им назначил суд. Даже если они получили максимум, то это всего десять лет тюрьмы. Десять? Но они пролетарского происхождения, значит, половину им скостят сразу. При первой же октябрьской амнистии их срок сократят еще вдвое. Значит, им останется отсидеть по два с половиной года, то есть тридцать шесть месяцев. Тридцать шесть? Но когда осужденный отбыл две трети срока (две трети того, что осталось после последовательных амнистий), он имеет право ходатайствовать о досрочном освобождении; если поведение его было примерным, он это получает. То есть в целом отсидеть придется десять месяцев и три недели.

Меньше года тюрьмы за тринадцать убийств и одно покушение на убийство. Такие санкции предусматривает извращенное марксистское представление о правосудии.

Известно, что подобные перегибы были нередки. Большинство советских нововведений, в силу их внезапности и чрезмерности, выходили за рамки поставленных целей. Возьмем, например, ситуацию с браками и разводами.

Раньше, при царях, гражданской регистрации брака не существовало, законным признавался только церковный брак, однако разводы допускались и были даже совсем нередки. Условия русского церковного развода были очень суровы, но производились по взаимному согласию. Новый брак после развода допускался, разрешалось всего три брака. Четвертый в принципе считался незаконным, но в исключительных случаях, по личному решению царя в качестве главы православной церкви, выдавалось особое разрешение на четвертый брак. Более четырех раз, даже в случае вдовства, в брак вступать не дозволялось: насколько я знаю, добиться разрешения на пятый брак никому не удалось. В случае же не смерти, а исчезновения одного из супругов другому приходилось ждать семь лет, прежде чем вступить в новый брак.

При Советах брак стал заключаться простой записью в регистрационной книге, а развод производился по простой просьбе. По поводу развода моей жены с ее первым мужем я уже говорил, что если один супруг просил развода, то согласия другого не спрашивали, а просто информировали о свершившемся факте. Так что бывало, что один из двух разделенных расстоянием супругов полагал, что еще состоит в браке, тогда как в действительности был уже разведен[36]. Всякие ограничения на количество браков и разводов были отменены. Знакомый моих знакомых за один год женился более пятидесяти раз. Но когда ребенок рождался от предшествующего брака, у отца из жалованья удерживалась определенная сумма, которую работодатель был обязан выслать разведенной матери. Если детей было несколько, каждому причиталась равная сумма.

Конечно, через несколько лет разведенным мужчинам такая ситуация покажется обременительной. Но как раз в это время разрешат аборты.

В области образования советские реформы оказались позитивными для простонародного класса. Начались они с упрощения орфографии. Образованные люди были сбиты ею с толку и сожалели об утрате былой ясности в этимологии слов; но это фонетическое письмо оказалось легкодоступным для крестьян и детей.