Книга Штурман - Людвиг Павельчик

Прежде чем ответить ставшему вдруг суровым Архипу, я сел на край лавки и собрался с мыслями.

– То есть как это – «без цели»? Я, дед, от преследования уходил, от погони. Тут уж, сам понимаешь, не до мелочей было.

– От преследования? – старик прищурился и посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторой настороженностью. – Кто ж тебя преследовал? Не работники ли больницы, из которой ты сбежал?

– Может, и они. Не знаю я. Слышал лишь спиной, что идет за мной кто-то, а потом и увидел… Силуэт на дороге. Тень человеческую. Думал, конец мне, да тут дом твой, адрес…

Налив в кружки кипятку, Архип, как уже бывало раньше, протянул одну из них мне.

– Слушай, парнишка, а ты, случаем, не… Ты как попал в ту лечебницу?

Ну вот, дождался. А на что я, собственно, рассчитывал? Приперся ночью, оборванный, грязный, из психбольницы, да теперь еще и про преследование какое-то рассказываю. Тьфу ты, черт!

– Да нет, дед Архип, ты не подумай. Не больной я, просто обстоятельства так сложились. Неудачно. Плохо знаком я со здешней жизнью, вот и наломал дров. Знал бы, чем все это обернется, ни за что не поехал бы к профессору за советом! Это надо же – триста километров промчался, больше двух часов пути!

Переполненный огорчением, я махнул рукой и посмотрел в оконце. По двору, греясь в последних теплых солнечных лучах этого года, торжественно вышагивали туда-сюда две курицы, выискивая что-то клювом в лежащих тут и там клочках навоза. Скоро и им в суп…

Дед вскинул брови:

– Как так, триста верст за два часа? О чем это ты, малец?

Я понял, что попался. Надо было выкручиваться.

– Да нет, дед Архип, это я так, утрирую. Да дело-то, собственно, не в верстах, а в самом этом профессоре. Слишком уж большой авторитет у него, колдуна проклятого! Вот и я клюнул на байки про измерения да ашрамы всякие. А, дурь это все!

Едва сказав это, я увидел, что не только не успокоил хозяина барака, но, напротив, привел его своим коротким рассказом в чрезвычайное возбуждение. Он вскочил и уставился на меня так, словно я был только что выскочившим из бутылки джинном.

– Что ты сказал про измерения? Повтори!

Я растерялся.

– Д-да… Как это… Профессор этот, Райхель… в общем, состоял когда-то не то учеником, не то послушником в каком-то индийском ашраме – это что-то типа секты у индусов…

– Я знаю, типа чего это! Быстрее! – старик проявлял все большее нетерпение.

– Ну, и напрактиковался там, вроде, штуки разные вытворять, сквозь время ходить и всякое такое. Книгу написал про это…

– Какую книгу? Где? Когда вышла?

Я вконец смутился и ляпнул совсем уж необдуманно:

– Да в конце девяностых где-то, почем мне знать! Лет двадцать мне было, наверно, когда я об этом услышал.

Архип быстро сделал шаг и, нависнув надо мной, прошипел:

– Теперь, малец, скажи мне медленно и подумав – в конце девяностых какого века?

Я немного пришел в себя и мое терпение тут же лопнуло:

– А какого хрена тебе от меня надо? – процедил я с тем же ударением, что и он. – Чего ты взбеленился?

Мой тон произвел, казалось, отрезвляющее действие на настырного старца. Он отступил и, как-то обмякнув, тяжело опустился на скамейку. Посмотрев оттуда на меня исподлобья, Архип проговорил уже вполне миролюбиво и даже несколько виновато:

– Ты это, Галактион… сердца не держи на меня – один живу, одичал совсем. С людьми отвык разговаривать. Жду все, жду…

– Чего ждешь-то? – согласился я на примирение.

– Да жду, пока все соберутся… Домой хочу я, Галактион!

Глаза старика подернулись пленкой мечтательной тоски, что так схожа с ностальгией. Все его тело, казалось, подалось вперед, словно так он мог на миг очутиться там, куда так жаждал отправиться.

– А разве ты не дома, дед Архип?

– Дома? Не-ет, я не дома. Я, как и ты, на чужбине, парнишка. Не думаешь же ты, что я живу тут затворником, потому что мне это нравится? – он обвел комнату презрительным взглядом.

– Как и я? Ты хочешь сказать, что и ты угодил в чужое время?

– Я угодил в дерьмо, Галактион! Я не просто в чужом времени, но вообще черт знает где! Мне все это надоело и я хочу домой! Сколько дней ты здесь?

– У тебя? Четвертый…

– Не у меня. Здесь! Ты только что сказал, что находишься не в своем времени.

Как ни странно, факт моего перемещения во времени Архипа совсем не удивил. Его интересовали какие-то второстепенные вещи и это было удивительно. Он, определенно, знаком с этим феноменом или же помутился рассудком, как его умерший в психиатрической лечебнице приятель. В любом случае, мне больше незачем было скрывать правду.

– Всего, пожалуй, седьмой…

– Ну вот, видишь! Седьмой день, а уже с ума сходишь. А я – тридцать пятую осень встречаю в этом чертовом закоулке! Тридцать пятую, Га… Галактион!! Ты прав, у тебя отвратительное имя…

Он вцепился себе в волосы скрюченными пальцами и заходил туда-сюда по маленькой барачной комнате, напоминая льва в клетке зоопарка. Вот так совпадение, вот так встреча! Выходит, не я один оказался в такой ситуации. Вот и Архип… А может, я просто раньше не задумывался об этом? Может, нас тут битком, глупых страдальцев, занесенных невесть куда невесть откуда? Мы живем, общаемся друг с другом, но каждый боится открыть свою тайну? И каждый хочет домой?

Старик прекратил свое бессмысленное хождение и сел.

– Так, парень, давай теперь успокоимся. Расскажи мне все по порядку. Если я правильно понял, ты не можешь вернуться к себе?

Я кивнул, чувствуя, как комок подкатил к горлу, а Архип продолжил:

– Кто такой этот профессор из ашрама и что ему надо?

– А что, ты сможешь мне помочь?

– Может быть. Помимо того, этот человек может оказаться и мне крайне интересным. Может статься, что это…

Я вкратце рассказал взволнованному деду о моих передрягах и о профессоре Райхеле. В подробности я не вдавался, равно как оставил в стороне свои личные переживания, сосредоточившись лишь на самой необходимой, с моей точки зрения, информации. Так, я поведал ему о своих детских приключениях в квартире Альберта, но умолчал о судьбе моего друга, сказав, что обратиться за советом к знатному оккультисту меня сподвигло простое любопытство. Не стал я рассказывать и о постыдном эпизоде с женой номенклатурщика Алеянц, когда я чуть в штаны не наложил под дулом ее браунинга, зато уделил много внимания терапевтическим предпочтениям произведшей на меня неизгладимое впечатление Полины Владимировны. Мерзкое чувство, возникшее у меня во время преследования неизвестным я описал, быть может, даже излишне красочно, так как живы еще были во мне испытанные тогда эмоции.