Книга Прокурор для Лютого - Федор Бутырский

— Нет, я хочу быть только самим собой, — Сухой, неожиданно резко поднявшись, кивнул собеседнику, — пошли, покажу что-то…

Двое амбалов-охранников, стоявших рядом со входом в коттедж, почтительно расступились — «быки» из Воскресенского прибыли в городок несколькими днями раньше и наверняка также не понимали, для чего босс променял радости столичной жизни на эту местечковую скуку.

— Пошли, пошли, — поманил пальцем Сухарев, — сейчас все поймешь…

Через несколько минут оба они стояли в небольшой комнатке — стол, стул, телевизор, высокое окно под потолком, из которого сочится мертвенно-бледный свет.

Девушка с распущенными, свалявшимися волосами цвета темного янтаря сидела на кровати, скрестив ноги и безучастно смотрела в какую-то пространственную точку перед собой. Это была Наташа Найденко; Заводной хотел было, пользуясь случаем, спросить заодно, для чего босс притащил сюда эту девку, но в последний момент, взглянув на него лишь мельком, передумал.

— Фьють, фьють, — тоном деревенского хозяина, подзывающего дворняжку, позвал Сухарев.

Наташа подняла глаза — у нее был взгляд глупого, затравленного животного; на последнее обстоятельство обратил внимание даже недалекий Митрофанов.

— Что? — спросила она тихо, но внятно.

— Слышь, Заводной, хочешь я тебе шас цирк на Цветном бульваре устрою? — не оборачиваясь к спутнику и уже не глядя на девушку, спросил Сухарев.

— Что?

— Цирк, говорю… — босс, привычно повертев на пальце массивный золотой перстень с брюликом, проговорил с подчеркнуто театральными интонациями: — Смертельный аттракцион, рекордный трюк, один раз в сезоне и специально для тебя… Только вот что — сбегай-ка к моим пацанам, возьми у них видеокамеру с кассетой. Такое искусство дрессировки стоит увековечить.

Хотя Митрофанов из сказанного так ничего и не понял, распоряжение Сухого было выполнено быстро — через несколько минут небольшая видеокамера, установленная на штативе, угрожающе светила кровавым глазком рабочего индикатора; это означало, что она уже работает в режиме записи.

— А теперь смотри… — Сухарев, усевшись на стуле посередине комнаты, положил ногу на ногу, в этой позе он и впрямь напоминал циркового дрессировщика. — Слышь, девчонка, иди-ка сюда…

Племянница вора послушно поднялась с кровати и подошла к Сухому.

— Подними левую ногу! — властно приказал Сухарев, на всякий случай пересаживаясь так, чтобы не попасть в объектив.

Наташа исполнила распоряжение — в ее автоматической покорности было нечто жуткое, как у запрограммированного робота. Так она и стояла на одной ноге, не смея опустить ее.

— А теперь подними правую руку, — жуя резинку, сказал авторитет.

Это приказание тоже было исполнено — глаза девушки, глупые и круглые, не выражавшие совершенно ничего, смотрели на хозяина, не мигая.

— Хлопни в ладоши, — распорядился Сухой и, дождавшись хлопка, подал новую команду: — А теперь покажи, как делает собака.

— Гав-гав, — очень отчетливо и потому очень страшно произнесла девушка.

— Видишь как? Все делает, — ухмыльнулся дрессировщик, довольный собой и продолжил несколько высокопарно: — А ты говоришь: зачем, для чего… Она счастлива и ни о чем ином не думает. И за это ощущение она будет делать все, что ей прикажут. И уже никогда больше не сможет жить так, как жила раньше, потому что любой, понявший, что такое настоящее счастье, никогда не захочет быть несчастливым… Ее можно даже не закрывать тут, пустим на пастбище, вместе с коровками, утками и гусями. Но не пройдет и трех дней, как она придет сюда и будет умолять, чтобы мы вновь дали ей «русского оргазма»… — сделав непродолжительную, но многозначительную паузу, говоривший предположил: — А если организовать массовое производство — раз в сто круче, чем в Польше? Купить эту сраную бумажную фабрику — помещения, людей… И гнать по пятьсот-шестьсот тонн в месяц… Понимаешь, что это значит?!

— Что? — Заводной все еще не осознавал масштабности замыслов своего босса.

— Все, — Сухой властно поджал губы. — Это значит все. На хрена стволы, «быки» и все такое прочее? Какие, на хрен, разборки, какие завалы?! И валить никого не надо: накормил порошочком — и виляй жопой, жди приказа. Какие менты? Мусора будут лаять и крутить хвостами, а министра внутренних дел я возьму на полставки — воду в унитаз за собой спускать. Тихо и мирно, всего за пять баксов пакетик. Подсадил на «оргазм», а подсядут они с первого раза… И все. Понимаешь — и все. И делай что хочешь. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. — Видимо, чтобы полней проиллюстрировать сказанное, он предложил неожиданно: — Можешь и ты что-нибудь приказать. Она все сделает…

Похотливые масленые огоньки заиграли в глазах Митрофанова.

— А если скажу трусы снять, а? Снимет?

— Вообще-то она, вроде как целка… Ну, попробуй, если не боишься, — авторитет нехорошо хмыкнул.

— А кого я должен бояться?

Сухарев промолчал многозначительно — впрочем, Митрофанов прекрасно понял, что надругаться над племянницей пахана столь диким способом — беспредел даже для некоронованного короля криминальной Москвы; видимо, где-то подсознательно авторитет побаивался Коттона.

— Слышь, Наташа, или как тебя там… — даже теперь Заводной невольно пытался подражать недавним интонациям босса, — трусы-ка сними…

Девушка послушно задрала короткую юбку — в это время Сухарев немного пододвинул камеру вперед — так, чтобы в объектив попали и стройные ноги, а заодно — и лицо Заводного.

— Ты мне их в руки не давай, — дыхание Митрофанова стало чуть сбивчивым, — вон, под кровать брось… Хочу стриптиза… А теперь юбку повыше задери — ну!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не запищал сотовый телефон, лежавший в нагрудном кармане Сухарева.

— А? Что? — босс быстро взглянул сперва на девушку, нелепо стоявшую с задранной до пояса юбкой, а затем — на шестерку. — Где он, говоришь? Да? Один? Что он там делает?.. Штука, а твои мусора, часом, не ошиблись?! Точно он?

Звонивший о чем-то докладывал — авторитет, нетерпеливо перекладывая трубку из руки в руку, слушал с предельным вниманием — жевательная резинка прилипла к деснам. Желтизна скул Сухарева начинала медленно набухать, словно подкожным гноем, трупно засветилась изнутри, и лицо, как у хамелеона, поменяло цвет, став жжено-коричневым. Теперь оно чем-то неуловимым напоминало мистическую деревянную маску диких африканских племен.

— Что? — по тону говорившего Заводной понял — случилось что-то серьезное.

— Обожди, не мешай, — цыкнул на него Сухарев и вновь заговорил с неизвестным абонентом. — Один? Никого? А как пробили? Обыкновенный участковый? Дай-ка мне точные координаты…

Митрофанов услужливо подсунул боссу блокнот и золотой «паркер» — ручка с неприятным скрипом забегала по бумаге.

— Ага, понял… Ну, передай ментам, что за мной не заржавеет — свои ж люди. Сочтемся. Ага, все в порядке. Успехов.