Книга История античного атлетизма - Юрий Шанин

Мчащихся Олимпийским ипподромом коней Гиерона

(III, с. 3–4)

самыми «лобовыми» приемами. Причем это характерно не только для III оды.

Значительно более скупо, чем Пиндар, использует Вакхилид мифологические сюжеты. Причем «…в больших одах связь их с воспеваемым лицом совсем не такая прочная, какой хотелось бы ожидать».[440]

Но если обратиться к Вакхилидовым дифирамбам, то в них мифологические персонажи (и соответствующие сюжеты) чувствуют себя несравненно привольнее, чем в эпиникиях, выступая вполне самостоятельно, а не в роли вспомогательной.

Так, в двух дифирамбах, главным действующим лидом которых является Тесей, поэтом своеобразно разработан один из уже названных нами ранее (см. главу II) агонистических сюжетов: мужественная борьба героя с разбойниками, угнетателями слабых и вообще носителями всякого зла и насилия.

В дифирамбе «Тесей»[441] перечисляются (правда, довольно бегло) основные подвиги сына Эгея, от руки которого

…Насильник Синие пал!От губительной веприцыВызволил Кроммионский лес он,Скирон-беззаконник мертв.Уже не мерит с гостъми тугих мышцВ борьбе Керкион. И молот выронилПолипемона сын Прокопт.Мощь мощнейший превозмог.[442]

(С. 19–30)

Здесь Прокруст (или Дамаст) выступает под именем (уже третьим именем!) Прокопта. Образ его тем более омерзителен, что вместо секиры или меча Вакхилид вложил ему в руки молот: в данной трагической ситуации – орудие предельно тупого изуверства. И это, по закону обратного действия, еще больше возвеличивает подвиг Тесея.

В другом дифирамбе[443] – «Юноши, или Тесей» – Вакхилида привлекла тема не столько атлетического, сколько морального поединка – своеобразный агон духа.

Избранный Вакхилидом мифологический сюжет относится к наиболее популярным: Тесей направляет жертвенный корабль на Крит. С ним – семь афинских юношей и семь девушек (страшная дань Миноеу и Минотавру за убитого Андрогея). Плывущий вместе с ними Минос влюбляется в Эрибею – одну из несчастных афинянок, – которая просит у Тесея защиты от более чем несвоевременных притязаний правителя Крита.

Будущий укротитель Минотавра в справедливом гневе сурово предупреждает Миноса:

О кноссийских ратей повелитель,Или ты сейчас же бросишь самНад ребенком плачущим глумиться,Или пускай немеркнущей денницыМне сиянья милого не видеть,Если я сорвать тебе позволюХоть одну из этих нежных веток.Силу рук моих изведай раньше —А чему потом случиться надо,Это, царь, без нас рассудят боги.[444]

(С. 39–46)

Однако Минос, похваляясь своей божественной генеалогией (ведь он – сын Зевса!), требует, чтобы Тесей делом доказал, что происходит от Посейдона: царь швыряет в волны перстень и высокомерно предлагает юному герою достать его со дна.

Без колебаний приняв вызов, Тесей бросается в пучину. Он опускается в подводное царство отца столь же бесстрашно, как Геракл и Одиссей спустились в царство подземное: герой выигрывает необычайный агон. Здесь совершенно недвусмысленно воспевается моральное превосходство афинянина (на фоне само собой разумеющегося физического совершенства).

Так сюжет защиты обиженных переплетается в этом дифирамбе с темой испытания могучего, отважного и благородного иницианта. Впоследствии вакхилидовский вариант широко известного мифа послужил основой для многочисленных рисунков на аттических вазах.

* * *

Гражданские идеалы Вакхилида сравнительно легковесны. Его поэтико-агонистическая ἁρετή далеко не так сложна и всеобъемлюща, как, например, у Ксенофана, Симонида или Пиндара. Мотивы благородства, самопожертвования, служения согражданам и отечеству почти не находят отражения в его победных песнях.

Главное, по мысли Вакхилида – счастье на состязаниях и везение в жизни, ибо

Что может быть ценнее,Чем стать любимцем боговИ собирать отовсюдуСлаву победных наград?!

(IV, с. 18–20)

риторически вопрошает поэт.

Итак, славу и доблесть надо завоевывать на стадионах, призвав на помощь благосклонность богов. Победы же атлета обеспечивают ему расположение и смертных, и бессмертных.

Примечательно, что у Вакхилида (как и у Пиндара) в эпиникиях часто присутствует мысль о поэтическом искусстве как средстве увековечения имени атлета-аристократа, его славы и доблести:

Доблести смертных не уменьшаютсяВместе с блеском жизни,Но их (после смерти) питает Муза.

(III, с. 90–92)

Ни Пиндар, ни Вакхилид в своих предположениях не ошиблись: имена атлетов-победителей стали известны потомкам не столько благодаря мраморным стелам, сколько благодаря песенному дару поэтов.

К началу IV века до н. э. профессионализм в агонистике завоевал уже довольно прочные позиции. Но аристократам, разумеется, не было нужды становиться атлетами-профессионалами. А те, кто зарабатывал, выступая в агонах, себе на жизнь, вряд ли стали бы заказывать эпиникии в свою честь. Поэтому объектами для победных од Вакхилида неизменно являлись аристократы-любители и приверженцы агонистики. Ибо поэт, пишущий по заказу, вряд ли был бескорыстен.

В большой мере творчеству Вакхилида присущи идеи эпикуреизма.

Жизнь коротка (III, с. 74) – эта мысль является отправным пунктом для оправдания беззаботного веселья, бездумных развлечений, безоблачного и весьма легковесного счастья. Почти во всех эпиникиях физическое у Вакхилида преобладает над духовным:

Если человеку по жребию судьбыДосталось здоровье,Пусть он живет,Побеждая, в дружеских состязаниях.

(I, с. 165–168)

О другом, так сказать, более «возвышенном» применении человеческой силы и здоровья у Вакхилида трудно что-либо прочесть. И участие в дружеских состязаниях, особенно же победа на них – высшая доблесть по мнению поэта.[445]