Книга Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

В течение многих десятилетий Шимла принимала на лето измученных жарой и влажностью сахибов. Считалось, что так обеспечивается непрерывность и эффективность работы. Однако, сама идея летней столицы далеко не всеми англичанами приветствовалась. Естественно, что в «туземной» прессе открыто критиковали «исход», как обычно называли этот переезд, прежде всего за связанные с этим огромные расходы. Были громкие заседания и в Калькутте, и в Лондоне, были яркие речи и телеграммы в поддержку или против, были созданы компетентные комиссии…

Забавно отзываются эти дебаты в воспоминаниях Редьярда Киплинга, автора поэмы о Калькутте, которую он терпеть не мог, и Шимле: «Некий калькуттец, в общем-то вполне порядочный человек, несмотря на то, что работает руками и головой, спросил меня, почему ежегодно попустительствуют сезонному переносу столицы, этому скандальному Исходу в Симлу (так в переводе – Р.Р.). Я ответил, – оттого, что ваша Калькутта, эта сточная канава, непригодна для обитания. Потому что всё в этом городе: вы сами, ваши памятники, купцы и прочее – гигантская ошибка. Мне приятно сознавать, что десятки лак (так в переводе; правильно – лакх = 100000 рупий. – РР.) истрачены на строительство общественных зданий в другой столице, в местечке под названием Симла, а другие десятки лак пойдут на сооружение линии Дели – Калка, чтобы цивилизованные люди ездили в Симлу с комфортом. С открытием этой линии ваш огромный город умрет, будет похоронен, и с ним будет покончено». Приятный собеседник был этот Киплинг, не правда ли?

Летней столицей Шимла, несмотря на все заседания и комиссии, оставалась до последнего дня британского раджа.

И тут мы подходим к самому интересному.

Говоря о колониальном периоде истории Шимлы, надо отметить два главных момента, характеризующих тогдашнее местное общество – снобизм и фривольность.

Снобизм, вообще характерный для англичан даже дома, в пресловутом Альбионе, а тем более «в гостях», в Шимле был доминирующей чертой во всем и везде. Вообще удивительно, как жили эти люди, не замечавшие ни бед, ни красот Индии, не интересовавшиеся ничем, кроме охоты, поло, традиционного чаепития, разведения цветов, и жившие ожиданием устарелых газет и журналов мод из Лондона. Имитация старой доброй Англии в виду рододендронов и Гималаев означала полное сохранение и даже усиление всех предрассудков оставленного ими общества. И речь сейчас не о расистском и пренебрежительном отношении к истинным хозяевам страны – «туземцам» вообще категорически было запрещено появляться в собственно Шимле, в виде редкого исключения на центральную улицу Молл нехотя допускались только местные раджи (что, кстати, отзовется в оставшемся в легендах скандале – но об этом речь впереди) и… рикши. Все сословные перегородки, все условности, принесенные из Англии, все предрассудки сохранялись в неприкосновенности, подчиненные протоколу и иерархии.

Время текло, отмечаемое формальными ужинами человек на 300 и танцами – что требовало платьев, разных и новых, а также украшений, скупаемых в огромном количестве у «мэм-сахибных» разносчиков, охотно раскладывавших свои товары на верандах богатых домов на радость молодым и пожилым леди.

Центром всех дел и развлечений были клубы, естественно, закрытые не только для индийцев, но и для младших по рангу англичан. Все и везде очень много ели, но еще больше пили. Считалось, что алкоголь помогает противостоять климату– жаре в Калькутте («два пальца виски») и прохладе в Шимле («три пальца виски»).

Так несли они воспетое все тем же Киплингом «бремя белого человека».

И над всем их бытом царствовала давящая скука.

Скука была бы смертельной, если бы не та самая фривольность жизни, о которой я упомянул в начале.

Казалось бы, административная резиденция вице-королей и трудолюбивых викторианских клерков, Шимла должна бы была выглядеть издали как, пусть малая по размеру, но бюрократическая твердыня. На деле все сто лет Шимла считалась… городом греха.

Наше представление о чопорных англичанках – увы – вызвано, скорее всего, слабым знакомством с «материалом». Вообще, с «гендерной», как теперь модно говорить, стороны британский Радж выглядит сугубо мужским периодом, бравые вояки, хитроумные искатели барышей, самозабвенные ученые, дипломаты и агенты – с гусиным пером и шпагой, со счетами и неуместными здесь мундирами, гламурные и брутальные – мужчины, мужчины, мужчины… Это они строили дороги и охотились со слонов на тигров, завоевывали оружием, покупали золотом, подкупали всеми способами, издавали газеты и, привязывая живых индийцев к стволам своих пушек, выстреливали ими в горячее индийское небо. Но ведь было и другое, женское, лицо у правящих Индией пришельцев. Утомленные мужчины по вечерам возвращались в дома, где царствовали бледнолицые мэм-сахиб (замечу в скобках, что те, кто участвовал в борьбе за независимость, рассказывали мне, что самые страшные воспоминания связаны у них именно с женщинами, изощрённо издевавшимися над слугами).

Кто же были эти прекрасные дамы?

На это нельзя ответить однозначно. Были родственницы вице-королей и высшей элиты – жены, дочери, сестры, свояченицы – всем находилось место в колониальном раю. Это были женщины из хороших, даже лучших семей метрополии. Были жены офицеров и коммерсантов, самоотверженно променявшие холодные лужи Лондона на ужасающую жару Калькутты и гарнизонов. Были незамужние – пока – дамы всех возрастов и положений, отправившиеся в неблизкий путь с единственной целью найти себе мужа.

Мне очень нравится изящная гипотеза, выдвинутая как-то раз в разговоре нашим выдающимся экономистом-индологом Глерием Кузьмичом Широковым – о влиянии Суэцкого канала на женский контингент колониальной Индии. Действительно, сначала, когда надо было плыть вокруг Африки, в путь пускались немногие девицы. Между тем, в Индии было множество молодых людей, храбрых и самоотверженных, быстро богатевших (сзади, в Англии, у них не было ничего, кроме славного имени – ибо, будучи не первенцами в семье, они не наследовали богатств там; вот и приходилось добывать средства в Индии и большинству это более чем удавалось!) – но лишенных семейного счастья и женской ласки. Браки с местными красавицами воспринимались начальством и товарищами с крайним неодобрением – правда, первый такой союз зарегистрирован аж в начале XVII века, но явно как исключение. Даже женитьба одного офицера на армянке(!) зафиксирована как нежелательный межрасовый брак.

Так и маялись долгое время белые люди, обходясь тем немногим, что их окружало. Открытие же Суэцкого канала, продолжал Широков, сократило путь более, чем вдвое и из Англии рванули неудовлетворенные женщины, не нашедшие себе пару на родине – нередко некрасивые, закомплексованные, бедные; а в Индии они смогли добиться исполнения всех желаний – молодой муж, положение в обществе (во всяком случае намного лучше и стабильнее, чем дома) и в придачу дворцы, рододендроны, Гималаи и практически полная власть над слугами (а их было немало; для примера: 13 – из письма леди Анны Уилсеп, 1917 г., или 68 – из дневника Изабеллы Фейн, или даже 110 – из мемуаров Бастида, 1888 г., правда, в последнем случае речь идет о семье из 4-х человек).

И при этом, как вздох, вердикт Флоры Анни Стил в одном из её романов: у большинства европейских женщин в Индии нет никакого дела.