Книга Школьные дни Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

– А где тогда старый Херемия? Можно его повидать?

– Старого Херемию отправили на пастбища, к другим овцам. Однажды, когда у нас будет время, съездим поищем его. А сейчас нам пора на лекцию.

На Calle Hugo дождь пошел сильнее. Они с мальчиком медлят на пороге и тут слышат хриплый шепот:

– Симон! – Перед ними появляется фигура, обернутая в плащ или одеяло, манит их рукой. Дмитрий! Мальчик бросается вперед и хватает его за бедра.

– Что вы здесь делаете, Дмитрий? – требует ответа он, Симон.

– Тс-с! – говорит Дмитрий и добавляет отчаянным шепотом: – Нам есть куда уйти?

– Никуда мы не уйдем, – говорит он, не понижая голоса. – Что вы здесь делаете?

Дмитрий, не отвечая, хватает его за руку и тащит через пустую улицу – сила этого человека поражает Симона – к двери табачника.

– Ты сбежал, Дмитрий? – спрашивает мальчик. Он взбудоражен, глаза его сверкают в лунном свете.

– Да, я сбежал, – говорит Дмитрий. – У меня есть незавершенное дело, нужно было сбежать, выбора не оставалось.

– И они гонятся за тобой с ищейками?

– Погода для ищеек скверная, – говорит Дмитрий. – Для их носов слишком сыро. Ищейки все по конурам, ждут, когда дождь закончится.

– Вздор какой, – говорит он, Симон. – Что вам от нас нужно?

– Нам надо поговорить, Симон. Вы всегда были порядочным малым, я всегда чуял, что с вами можно разговаривать. Можем пойти к вам? Вы понятия не имеете, каково это – быть без дома, негде голову преклонить. Узнаете пальто? То самое, что вы мне дали. Произвело на меня впечатление – пальто в подарок. Меня гнали повсюду – за то, что я сделал, – а вы мне пальто дали и постель, где поспать. Только по-настоящему порядочный человек так поступает.

– Я дал вам его, чтобы от вас избавиться. Оставьте нас в покое. Мы торопимся.

– Нет! – говорит мальчик. – Расскажи нам про соляные копи, Дмитрий. Они тебя там правда секут, на копях?

– Я про соляные копи много чего мог бы рассказать, – говорит Дмитрий, – но с этим потом. У меня на уме кое-что более срочное, а именно – покаяние. Мне нужна ваша помощь, Симон. Я ни разу не каялся, между прочим. А теперь хочу.

– Я думал, вам для этого соляные копи и нужны, – это место покаяния. Что вы делаете здесь, когда должны быть там?

– Все не так просто, Симон. Я могу объяснить, но это займет время. Необходимо ли нам торчать здесь, на холоде и мокроте?

– Меня не волнует вообще, холодно ли вам, мокро ли. Нам с Давидом надо на собрание. Когда я видел вас в последний раз, вы сказали, что собираетесь в копи, отдаться наказанию. Вы вообще в соляных копях были? Или это очередная ложь?

– Когда я от вас отбыл, Симон, я полностью собирался отправиться на соляные копи. Так велело мне сердце. «Прими наказание как мужчина», – сказало мое сердце. Но проистекли другие обстоятельства. «Проистекли» – хорошее слово. Другие обстоятельства заставили обратить на себя внимание. И поэтому нет. Я на самом деле на соляных копях не был – пока. Прости, Давид. Я тебя подвел. Я сказал тебе, что поеду, а сам не поехал… Правда вот в чем: я угрюмствовал, Симон. Темное для меня было время – угрюмствовать над своей судьбою. Я с потрясением обнаружил, что нет во мне на самом-то деле того, чтоб принять положенное мне, а именно – срок в соляных копях. Потрясение. Замешано мое мужество. Будь я мужчиной, настоящим мужчиной, я бы отправился, сомнений никаких. Но я не был мужчиной, как выяснилось. Недотянул до мужчины. Я был трус. Вот с чем пришлось мне столкнуться. Убийца, а сверх этого еще и трус. Можно ль винить меня, что я расстроился?

С него, Симона, довольно.

– Пойдем, Давид, – говорит он. И затем, Дмитрию: – Предупреждаю: я собираюсь звонить в полицию.

Он почти ожидает от мальчика протеста. Но нет: глянув на Дмитрия, мальчик идет за ним.

– На воре шапка горит, – кричит Дмитрий им вслед. – Я видел, как ты смотрел на Ану Магдалену, Симон! Ты тоже ее вожделел, да только мужчины в тебе мало для нее!

Посреди залитой дождем улицы, утомленный, он оборачивается и встречает тираду Дмитрия.

– Давай! Звони в свою драгоценную полицию! И ты туда же, Давид: я о тебе думал лучше, вот правда. Я думал, ты стойкий солдатик. Но нет, оказывается, ты у них под пятой – у этой холодной суки Инес и этого бумажного человека. Они тебя будут мамкать и папкать, пока от тебя ничего не останется, кроме тени. Иди! Делай что хочешь!

Словно напитавшись силой от их молчания, Дмитрий выскакивает из-под навеса у лавки и, держа пальто высоко над головой, словно парус, шагает обратно к Академии.

– Что он собирается делать, Симон? – шепчет мальчик. – Убивать сеньора Арройо?

– Понятия не имею. Человек безумен. К счастью, в доме никого нет, все ушли в Институт.

Глава 22

Хоть он и жмет на педали изо всех сил, приезжают они на лекцию с опозданием. Стараясь не шуметь, они с мальчиком усаживаются, промокшие, в заднем ряду.

– Темная фигура – Метрос, – говорит Морено. – И, как его собрат Прометей, вестник огня, – возможно, единственная мифическая фигура. Тем не менее появление Метроса отмечает поворотную точку в человеческой истории: миг, когда мы все вместе отказались от старого способа понимания мира – бездумного, животного способа, когда мы оставили как бесплодное стремление постигать вещи в себе и начали рассматривать мир через мерности его. Сосредоточив взгляд на переменах в метронах, мы сделали возможным для себя открывать новые законы – законы, которым обязаны подчиняться даже небесные тела.

То же и на Земле, где в духе новой метрической науки мы измерили человечество и, обнаружив, что все люди равны, заключили, что люди должны равно подпадать под закон. Никаких больше рабов, никаких царей, никаких исключений.

Был ли Метрос мерщиком дурного человека? Виновен ли он и его наследники в отмене действительности и замещении ее симулякром, как заявляют некоторые критики? Не лучше б нам было, не родись Метрос вообще? Оглядываясь по сторонам, глядя на этот великолепный Институт, разработанный архитекторами и построенный инженерами, воспитанными в мерностях статистики и динамики, такого взгляда придерживаться трудно.

Спасибо за внимание.

Аплодисменты публики, которая почти целиком заполняет зал, громки и продолжительны. Морено шелестит бумагами, собирает свои записи и спускается с трибуны. Арройо берет микрофон.

– Спасибо, Хавьер, за поразительный и блистательный обзор Метроса и его наследия, обзор, который ты предложил нам очень кстати – в канун переписи населения, происходящей раз в десять лет, этой оргии измерения… С твоего позволения, кратко отвечу. Вслед за моим ответом мы начнем дебаты.

Он подает знак. Мальчики Арройо встают со своих мест в первом ряду, снимают верхнюю одежду и, облаченные в трико и золотые бальные туфли, выходят к отцу на сцену.