Книга Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

– Довольно-таки.

– Он поднимается?

– Да, Марша.

– Прекрасно. Это самая первородная энергия из всех. Она спала все долгие летние каникулы, и теперь ей нужно проснуться перед тем, как мы начнем новый семестр. Давайте все теперь найдем это место…

По кругу пары протянули руки, чтобы пробудить друг в друге кундалини. Марша оставила свою ладонь у меня на внутреннем бедре. И я в ответ возложил руку ей на внутреннее бедро и сделал то же самое.

– Нет, не совсем так, – прошептала Марша и направила мою руку еще дальше. – Вот так… – И она возложила мою ладонь прямо себе на священный треугольник. Я попытался убрать руку. Но она придержала ее. – Чарли, расслабьтесь, – сказала она. – Пусть вас не пугает буквализм всего этого. Тут не вы как мужчина трогаете меня как женщину. Это ваша священная мужская энергия сливается с моей священной женской энергией, и посредством такого союза мы вдвоем становимся частью большей энергии вселенной. Дело здесь в том, что я достигаю космического оргазма, вы – оргазма физического, а наш колледж, несмотря на чесотку, – полного шестилетнего подтверждения нашей ведомственной аккредитации…

– На шесть лет? – спросил я. – Вы уверены, что это вообще в данный момент возможно?

– Более чем.

– Без визита комиссии посреди семестра?

– Да!

– Ну тогда ладно. – И я скользнул рукою еще дальше ей под саронг, к той внутренней части ее бедра, где уже начинала собираться влага.

* * *

Удовлетворившись энергией, пробужденной разными парами в группе, Марша сказала:

– Замечательно. Теперь каждый из вас должен чувствовать шевеленье кундалини. Через несколько минут мы расшевелим ее еще больше. А пока не забывайте, пожалуйста, что мы здесь ради достижения духовного блаженства, а не физического насыщения. Физический экстаз – лишь нижняя перекладина великой лестницы, что приведет нас к высшим уровням понимания и осознания. Ровно так же, как детство – необходимая веха на пути к взрослости, а смерть – веха на пути к рождению, так и физический оргазм есть первая и самая доступная веха на пути к духовному просветленью. И, как и нижнюю ступень спиральной лестницы к вечности, ее покорить наименее трудно. Однако она лишь только это и есть – нижайшая ступень. И покуда эта нижайшая ступень всегда будет ничем не более того, что она есть, первейшей и нижайшей, так же истинно и то, что вы не сможете взобраться выше, сперва не преодолев ее. И потому половой экстаз – как этот первый шаг: сам по себе он возводит вас ненамного выше чего угодно; однако без него вам нипочем не достичь великих высот, кои и есть наше предельное предназначение…

Пока Марша говорила, я ощущал, как во мне, словно костер в чреслах, восстает кундалини и мешается с водой, что бурлит у меня в мочевом пузыре. Кундалини подымалась через мои чакры, а вино осаждалось в глубины моей души. А где-то посередине договориться с тем и другим пыталась марихуана. Конечно же, какая-то кундалини происходила – сомнений в этом быть не могло. Но сидя с полным мочевым пузырем, затуманенным воображением и кожей, зудевшей от легких касаний Маршиных пальцев, я мог лишь спрашивать себя, какая из этих мощных жизненных сил – величайшая. Уход ли за моим космическим газоном? Или сила воли нашего исполнительного управления? Ну точно ж не ведомственное исследовательское бюро? Что все это может значить? И как без часов я вообще сумею узнать, сколько сейчас времени?

– Марша? – произнес я сквозь марево моих мыслей. – Эй, Марша?..

– Да, Чарли?

– Марша, руки у вас очень опытные. И они, вне всяких сомнений, сонастроены с энергиями вселенной. Я к такому отнюдь не равнодушен, что, я уверен, вы тоже прекрасно сознаете. Кундалини – штука поразительная, и на этом водяном сборище я научился ценить ее. Спасибо вам, Марша, за то, что научили меня такому. И прошу вас, передайте Гуэн, что я благодарен ей за то, что заглянула ко мне в кабинет и пригласила сюда. И за то, что привезла меня сюда в своей желтой двухместной машинке. Пожалуйста, передайте ей, что я не выше всего этого. Но, Марша, еще мне нужно спросить у вас нечто важное…

– Да, Чарли?

– Марша, это вопрос, на который только вы можете ответить.

– Да, Чарли, и каков же он?

– Марша, вы можете мне сказать, сколько времени?

– Времени, Чарли?

– Да, Марша. Вы можете сообщить мне, сколько сейчас времени? Потому что, по-моему, уже очень поздно, а знать это мне нужно настоятельно…

– Нет никакого времени, Чарли. Есть только вечность.

– Да, это я понимаю. Но все равно, не могли бы вы мне сказать, который час? Мне это как бы надо знать, пока не поздно. Я не хочу упустить машину.

– Нет времени. Нет ни будущего, ни прошлого. Есть лишь вечность вселенной и непосредственность настоящего физического мгновенья. Того, что делим сейчас мы с вами. Знайте, пожалуйста, Чарли, что ваш поиск влаги благороден и не будет вотще. Рука у вас тепла и маняща, и она подбирается к роднику моего творенья. В сравнении с космическим экстазом нашего неотвратимого союза, что ж еще вам может быть нужно? Иными словами, что вам за нужда в чем-то временном, вроде времени?

– Но, Марша, мы же сплошь окружены временем. И если не будем осторожны, оно нас минует. Как быстротекущая река. Потому-то нам и нужно ему внимать. То есть – мне нужно ему внимать. Иначе сказать, Марша, скажите мне, сколько времени? Прошу вас. Не будете ль вы так любезны сообщить, нужно ли мне покинуть этот круг уже сейчас, хотя для какого бы то ни было оргазма еще слишком рано и я к тому же еще не полностью подготовился к великолепью грядущего семестра. Марша, прошу вас, сколько времени?

Марша сняла руку с моего бедра.

– Если вы поистине так относитесь ко времени, Чарли, – если вы цените временное больше абсолютного, если вы более склонны платить дань тому, что приходит и уходит, а не тому, что остается, причем остается навсегда, – тогда, вероятно, вам лучше всего покинуть круг немедля. Потому что время и вечность – противоположности. Как любовь и результативность. Или как парадокс и он сам. Едва вы вступите в царство одного, к другому вернуться больше не сможете. Едва вы узрите вечность, Чарли, возврата уже не будет. Поэтому вам, вероятно, следует уйти сейчас, покуда вас не принудило переступить этот вечный порог целиком…

Я благодарно убрал руку с верха ее бедра.

– Спасибо, Марша, – сказал я.

– Намасте, – ответила она.

И вновь присвоив свою руку, я встал из совершенного круга жизни и стал пробираться к двери на оживленную улицу. Когда я покидал темную студию, за спиной у меня легко прозвучал нежный перезвон на двери, провозглашая мой преждевременный уход, а очутившись снова во временном мире ярких огней и холодного воздуха, я ощутил, как на плечи мне вновь навалилось огромное бремя, словно душа моя тяжко перешла от одного духовного состояния к другому: из Миннесоты в Орегон, быть может, или от сиены к оливину.