Книга Месть базилевса - Николай Бахрошин

Чудно, конечно! Будто на золоченые купола их православный бог охотнее и чаще обращает внимание, чем на черепичные крыши. А разве это по-божески – судить по богатству, не заглядывая в суть? Что-то напутали ромеи со своим богом, неторопливо думал Любеня. И сам он, рассуждая об этом, тоже запутался…

Отплевываясь от воды, соленой до горечи, он вышел на берег. Попробовал сесть на валун, но промахнулся неожиданно, тяжело шмякнулся задом на хрустящую гальку. Галька теплая, нагрелась за день.

Лицо высохло почти сразу, будто и не умывался. Нет прохлады в этом пахучем, сладком как брага воздухе.

– Брат Сьевнар, где ты там? – послышался голос Косильщика.

– Здесь. Сижу.

– Сидишь? Надо же… Я думал, это называется лежать.

Любеня вместо ответа звучно икнул.

– Вот видишь, правду говорю, – сказал, приближаясь, Гуннар. Он тоже шел не тверже, чем челнок на боковой волне. – Макнуться, что ли, чтоб в голове не шумело…

– Не поможет, я пробовал. Вода как парное молоко.

– Да, теплое море…

Любеня опять икнул. Вспоминает кто-то? Мать… Или – Алекса… Ждет…

– Пусть мне никогда не взяться за рукоять меча, это сладкое вино ромеев не слабее самого крепкого пива, хотя по вкусу не скажешь, – Косильщик шумно опустился рядом с ним. Глянул искоса, шутливо толкнул в плечо: – А ты что тоскуешь на берегу, распугивая икотой рыб? Перепил, поди?

– Провалиться мне в пасть великанши Хель – перепил и сам не заметил!

– Вот и я о том же – хорошее вино… Многих доблестных братьев сегодня придется оттаскивать от стола за ноги…

Любеня усмехнулся. Дружинники не привыкли стесняться где бы то ни было, они и за столом у ксаря ромеев пили и ели, как во время обычного пира в Миствельде. Жаркое, дичь и разные хитрые ромейские кушанья словно в колодец кидали, а вино лилось водопадом. Греческие военачальники от изумления на такую прожорливость выкатывали глаза.

Пусть знают.

– Базилевс говорил со мной, – вдруг сказал Косильщик уже другим голосом, собранным и почти трезвым.

Полич тоже внутренне подобрался, с силой сжал ладонью лицо, прогоняя плавающий в голове шум.

– О чем?

– О чем… Так сразу и не расскажешь… Говорил о том, что его подданные тупы и невежественны и, хуже того, лживы и лицемерны. Что полководцы продажны, солдаты не думают ни о чем, кроме вина и девок, чины гражданской администрации воруют все, до чего могут дотянуться, а простонародье готово жрать собственные испражнения, лишь бы не платить налоги…

– Вижу, базилевс знает и любит свой народ.

– Похоже на то, клянусь мечом Тюра-искусника… Как и народ его, видимо… Еще базилевс говорил, что не верит никому, что окружен предателями со всех сторон, а болгары-союзники заинтересованы лишь в наживе. Что, ложась спать, не знает, проснется ли следующим утром… Не поверишь, брат, признавался в собственных страхах, словно он не хозяин на своих землях, не мужчина и воин, а малец, впервые прицепивший на пояс деревянный меч.

– Почему тебе?

– Вот и я об этом! Базилевс говорил: дружина фиордов должна стать его гвардией, стеной щитов и мечей вокруг его священной особы. Говорил, что надеется на нас, потому что знает – воины севера верны своим клятвам… Долго выспрашивал меня, действительно ли верны.

– А ты?

– Я подтвердил.

– А он?

– Снова начал выспрашивать. Я сделал вид, что обижаюсь, мол, такие вопросы – как недоверие. У воина братства только одно слово, если он дал его, назад уже не берет. Это ему понравилось.

– Не слишком ли много он говорил? – Полич опять помял немеющее от выпитого лицо. – Знаешь, что я думаю, брат?

– Сдается мне, ты сейчас расскажешь об этом.

– Думаю, плохо ему живется. Путано все у ромеев… Оставив простоту честности ради своей политики, они сами увязли в ней, как мухи в паутине.

– Ты у нас известный мыслитель, скальд Сьевнар, – добродушно усмехнулся Гуннар.

Ответить Любеня не успел. Шаги по хрустящей гальке послышались совсем рядом. Они оглянулись. Невысокий, плотный грек, разряженный в яркое как птица-пава, подходил к ним, улыбаясь и кивая еще издали.

Да, вспомнил Любеня, кто-то называл его. Стратиг флота Евдаксион Григорс. Стратиг без флота, так, кажется, ему говорили… Стратиг есть, а флота нет…

– Доблестные воины севера отдыхают? – спросил стратиг.

Косильщик перевел поличу вопрос. Хотя, видят боги, большой необходимости в этом не было. Пустой вопрос вполне мог обойтись без пустого ответа.

Откуда Гуннар знал греческий? Хитро блестя глазами, он объяснил как-то, что обязан этим долгому и тесному общению с одной невольницей из Ромеи. Девка была настолько глупа, что не могла запомнить даже несколько простых слов на языке фиордов. Зато другие ее достоинства настолько выпуклы, усмехался Косильщик, что поневоле начинаешь брать на язык ее речь.

Сомнительное объяснение. Косильщик, по своей давней привычке напускать туман в ясный полдень, наверняка что-то недоговаривал. Выспрашивать дальше Любеня не стал, Гуннар – такой, если спрашивать, никогда не ответит прямо. Сам потом разболтает под настроение, ему ли не знать характер старшего брата. Но, в общем, ничего необычного в этом не было. Не только Косильщик, еще пара десятков воинов острова вполне могли объясняться с ромеями. Понимать разные языки вообще в обычае у странников по дорогам Мидгарда. В фиордах знания считаются достоинством воина.

Стратиг без флота явно был расположен поговорить с воинами. Вдруг вспомнил их поединок на берегу и начал обстоятельно хвалить бойцов за силу, ловкость и скорость во владении этим неуклюжим с виду оружием – топором.

Гуннар сам незаметно поморщился, когда переводил его речь другу. Даже лесть должна иметь меру, иначе в нее перестаешь верить.

– Ты лучше спроси его… – замялся полич.

– Что, брат?

– Спроси, может, он слышал что-нибудь о торговце невольниками по имени Фока Скилиц? Или, может, сталкивался с ним когда? Хотя бы пусть подскажет, у кого спросить.

Услышав имя, грек оживился еще больше. Фоку Скилица по прозванию Плешивый он знает, как не знать. Мерзкий человечишко, прости господи… А зачем ва… воинам понадобился Скилиц? Впрочем, это, конечно, не его дело, ему, стратигу флота, нет дела до какого-то там торговца рабами – пусть даже воины поджарят его без масла. Просто, желая дружбы с такими доблестными солдатами фиордов, он рад им сообщить, что дом Скилица неподалеку отсюда, в городке Тома, что всего в двадцати милях пути. Если воины хотят, он может даже объяснить, как быстрее найти дом Плешивого в Томе.

Воины хотели.

* * *

«В самом деле, зачем варварам понадобился Скилиц?» – думал Григорс, объясняя дорогу. Впрочем, пес с ним! Пусть хоть в самом деле съедят Плешивого! Даже лучше. Стратигу флота не по чину иметь друзей такого низкого звания… Главное, он, Григорс, начал выполнять поручение божественного базилевса, и похоже, успешно. И ведь как ловко все завернулось его усилиями! Этот, что пониже, что проиграл схватку на топорах высокому беловолосому конунгу, наверняка чувствует себя обиженным поражением. У северян-язычников, слышал он, самолюбие и гордость превыше всего. А значит, за уязвленное самолюбие можно взять его, пообещать золото и возвышение над белоголовым и сделать шпионом великого базилевса. И вопрос о Скилице подвернулся очень кстати, теперь этот широкоплечий воин с юным лицом обязан ему. В нужное время можно напомнить…