Книга Скользкая рыба детства - Валерий Петков

Вонь дешёвого табака, удушающий дурман перегара. Поклацал чем-то блестящим перед носом, звонко. Спрятал в карман.

Плавной, развалистой рысью возвращается к компании.

Подросток вдруг замечает его грязные остроносые туфли, похожие на лыжи.

Смеются. Парни раскатисто, девицы звонко и дробно, очередями.

Уходят. Двери бесшумно раззявили половинки створок, бликами по стенкам мелькнули. Двигаются, словно аплодируют молча. Успокаиваются.

Мир этих мужчин незнаком и враждебен для него. Превозмогая ужас, кидается следом, большая папка мешает, тормозит. Движение по узким ступенькам опасное, мылкая наледь пятнами на тёмном граните грозит подставить подножку.

Выбегает на проспект. Дышит часто, затравленно и обречённо. Теперь только доходит опасный смысл угрозы. Матерное словцо остро хлестнуло и обжигает, въедается в самую сердечную мякоть, ранит. Пронзительно и больно.

Кажется, раздавит. Заклеймит память и уже не оставит никогда.

Злости нет. Хочется плакать от беспомощности, безответности на унижение, но он сдерживается. Не плачет.

Вдруг осыпало потной испариной. Дышит учащённо.

Оглядывается. Спешат прохожие. Машины, снег, заезженный многими колёсами. Светофоры перемигиваются. Тени за спинами домов чёрные, опасные.

Грязный, вязким, непролазным месивом около бордюров, потерявший очарование снег… Машины, люди, реклама.

* * *

Он стоит у большого окна мастерской, смотрит на вечернюю суету засыпающего города внизу. Вспоминает.

Снег, снег…

«Снежная королева». На выпавшем белом холсте снега. Та, другая.

И лицо. Серая морда уголовника. Портрет на стене. Как напоминание о невозвращённом долге за унижение.

Близко, пристально, в упор. Глаза с болезненной желтинкой, крапинкой тёмных брызг. Как тогда.

Гнусное, корявое лицо беспредельщика следит за ним.

У художника семья. Два сына. Он боится отпускать их одних, тревожится, когда запаздывают. Нервничает, звонит на мобильный телефон, спрашивает – где сейчас, что делают?

Огни. Колючие, лучистые в морозном воздухе. Многое напоминает, как было тогда.

Он искал её после той встречи. Эту странную девушку из той компании. Глаза маячили, звали явью и во сне. Преследовали, не давали покоя.

Болезнь приутихла, затаилась, но не прошла, становясь навязчивой страстью.

Он бродил по улицам, в метро. В самых неожиданных, опасных местах, рисковал. Жаждал встречи. Отомстить? Думал об этом упорно. Решил однажды:

«Должно быть, приезжие. Приезжих много. Очень много. Невероятно вновь встретиться в этом огромном городе. Не судьба, значит».

Он не задавался вопросом – а если встретит, дальше-то что? Просто – искал, это было важнее всего.

Важно было доказать себе, что он чего-то стоит.

Как себя вести и что он скажет при встрече? Он не знал тогда. Да и сейчас не знает, но что-то гнало его в поиск.

Потом он успокаивался. Надеясь где-то очень глубоко внутри, что это отболело, потаённо и тихо умерло в нём. Творил, яростно погружался в работу, стараясь забыть, вытравить из памяти живую картинку.

Он никому не рассказывает о той встрече.

Успешный художник. Картины, много картин. На них женские глаза, те самые – кричат, зовут и отталкивают обманным, холодным лукавством. Прописаны точно, завораживающе.

Очень нравятся его жене. Она находит что-то своё, неоднозначное в этом. И что-то не выразимое словами понимает про него. Он благодарен ей за это.

«Может быть, их убили тогда? – думает он сейчас. – Такие всегда найдут повод сцепиться, огрызнуться. Нацелены на драку, вестники глупой, бесславной смерти».

Ему нехорошо от этой мысли. Он смотрит на огромный город под ногами. Слегка кружится голова, опасливое ощущение высоты.

«Скорее всего, они уехали. Невозвратно. А приезжих всё больше и больше».

В тот вечер Москва перестала быть родной.

Он ненавидит приезжих.

Скользкая рыба детства

Солнце яростно пробивалось сквозь плотную ткань.

Андрей проснулся сразу. Жена спала рядом.

Шторы цвета кофе с молоком. Лежал, рассматривал рисунок. Завитки, похожие на виноградную лозу, были почти коричневыми, заплетались барашками затейливо.

Андрей разглядывал завитушки «усов». Вдруг подумал, что они похожи на гребни волн, чередой догоняющие друг друга.

Он вспомнил высокий глинистый берег. Ослепительное зеркало воды.

Река. Глубокая – на уровне глаз. Он и одноклассник Серёга ловят раков. Запускают руки в норы, ждут, когда рак схватит клешнёй палец, чтобы сразу выкинуть добычу на берег. Руки, ноги, живот – в воде, спину обжигает беспощадное солнце, и хочется окунуться, освежиться хоть немного.

Пацанва купается, лето в разгаре. Вдруг вдоль руки стремительно скользнула рыбина. Плавник изогнулся. Что-то щучье и змеиное одновременно в длинном теле: мелькнуло, вскинулось навстречу и тотчас исчезло в плотной илистой мути.

Вода всколыхнулась, нежно, но опасно щекотнула руку. Он не успел подумать – отчего это так? А рыба уже ударила хвостом, брызги воды в лицо ослепили. Заставила вздрогнуть, напугала пружинистым напором сжатого тела, спасая свою жизнь. Он ужаснулся, заслоняясь руками. Увидел особенным зрением всё это – сразу, но как бы со стороны.

Потом, хватаясь за корешки, выступы, оскальзываясь на глине, мокрой от обильно стекающей с него воды, мгновенно взлетел наверх. Мелькнул на солнце влажным, загорелым телом.

Страх помог. Стоял, дышал глубоко, освобождаясь от пережитого только что, стесняясь своей трусливой стремительности, смотрел вниз. Река, узкая в этом месте, изгибалась и плавно катилась дальше. Белая от солнца, равнодушная.

Рыба ушла, исчезла в прибрежной мути, словно и не было её вовсе.

Серёга, стриженный «под ноль», крепко сбитый, большеносый, белозубо смеялся, лучился загорелым лицом, глядел из-под берега, снизу, стоя по грудь в жёлтой взвеси взбаламученной воды.

– Эх, ты – рыбак! Налима упустил! Килограмчика на два! У него такая большая печень, – показал руками. – Ииии, скусна-а-ая! А питается – падалью! Так что – не переживай! – Серёга махнул рукой.

Потом засмеялся, видно, не со зла укорил рыбацким невезением, побрёл к пологому спуску немного дальше, чтобы спокойно взойти на берег.

Он жил недалеко, в частном доме, брал с разрешения отца лодку и знал про реку очень много. Больше, чем Андрей про свой микрорайон.

Андрей досадовал на невезенье, но успокаивал себя тем, что уж очень рыба скользкая, руками не схватить. В нём возникло брезгливое ощущение от слова «падальщик», представил вялое шевеление утопленника среди плавных извивов водорослей, в лёгкой придонной мути.