Книга Дочь Волка - Виктория Витуорт

Атульф не мог взять в толк, хвалит она его отца или ругает. Как бы то ни было, чувствовал он себя неловко и поэтому стал прикидывать, сколько ей может быть лет. Возраст женщины вообще трудно определить: надев покрывало, они все выглядят одинаково. Судя по ее словам, она должна быть одного возраста с его отцом, а отцу в прошлом году исполнилось тридцать. Поэтому его и назначили аббатом. Нельзя стать аббатом, если тебе нет тридцати лет. Каким-то образом его чаша снова оказалась полной. Остальные тем временем обсуждали события этого дня, как стаи уток упорно обходили их сети, бесстрашие одного пса и бестолковость другого, вызвавший веселое оживление момент, когда Аддан оступился и упал на спину в трясину.

– Ингельд не такой уж благочестивый, – вдруг сказал он. И все же, несмотря ни на что, он чувствовал необходимость защитить отца. – Он, конечно, отправляет мессы, но помимо этого…

Дене с трудом поднялся на ноги, стараясь воспроизвести сцену с падением Аддана, но не рассчитал и тяжело свалился Атульфу на колени. Чаша вылетела из руки Атульфа; он с ужасом наблюдал за тем, как она упала на край очага и раскололась пополам.

Он весь сжался, ожидая нагоняя. Но мать Танкрада направила свой гнев на Дене:

– Поднимайся, балбес великовозрастный. Нельзя так обходиться с гостем. Сейчас, Атульф, я дам тебе другую чашу.

Так вот, оказывается, как ты себя чувствуешь, когда являешься самой важной персоной в компании! Ощущение было такое, как будто ласкающее тепло разливалось по телу. Атульф подумал, что к этому легко привыкнуть. Подняв глаза, он заметил, что Танкрад, сидевший по другую сторону очага, наблюдает за ними – лицо мрачное, руки свободно повисли между коленями. Танкрад мог быть ужасным занудой, мог помыкать и им, и остальными. Такой серьезный, даже суровый, он иногда напоминал Атульфу Радмера, когда тот был не в настроении.

Но времени размышлять над недостатками Танкрада у него не было. Свита снова была рядом.

– Попробуй вот это, из другой бочки. В нем больше таволги.

Он отхлебнул. Напиток был насыщенный, густой и такой сладкий, что сводило зубы. Он осушил его одним глотком.

– Я очень рада, что вы с Танкрадом подружились. Это просто замечательно, что вы заметили тех китов. Теперь все мы сможем пережить зиму. Расскажи мне, как все было.

– Так вот, – начал он. Ему хотелось, чтобы его рассказ был ей интересен, чтобы она продолжала думать о нем хорошо. – Я заметил их первым. – Однако язык его начал заплетаться, и он уже не мог подыскивать подходящие слова.

Но, похоже, это не имело особого значения. Она продолжала задавать разные вопросы об охоте на китов, подбивая его рассказывать о себе, об их зале и донмутском монастыре. Сначала он стеснялся, но постепенно волей-неволей разговорился. Он рассказал о том, как им живется после отъезда Радмера. О смерти Кудды – тут он почувствовал, что в уголках глаз пощипывают непролитые им слезы. О том, как Абархильд с Ингельдом, сговорившись, разбили его надежды.

– Но у тебя, безусловно, должен быть свой меч! У вас в Донмуте что, мечей не хватает? – Она отстранилась и взглянула на него; ее теплые темные глаза удивленно округлились. – Ты посмотри на себя! Дело не только в том, кто ты есть, – и кем был твой дед, – но такой многообещающий молодой человек… – Ее взгляд забегал по нему, оценивая его плечи, торс, бедра, вызывая у него странное физическое ощущение, будто по коже торопливо бегает паук. Он выпрямил спину. Она продолжала негодовать: – Ну зачем, скажите на милость, они хотят сделать из тебя священника? Если бы они пораскинули мозгами, то могли бы сделать так, чтобы аббатством в Донмуте управлял человек без сана. А Осберт, конечно, мог бы увидеть в этом определенные преимущества. О чем только Ингельд думает?

– Это все моя бабушка. – В голосе его звенело презрение. – Эта старая метла, везде сующая свой нос. Она всегда считала, что знает все лучше всех.

Несмотря на туман перед глазами и то, что от медовухи Атульф слышал звуки нечетко, у него было такое чувство, будто он, поднявшись по крутому склону, вышел наконец на залитое солнцем плоскогорье, откуда открывался вид до самого горизонта. Много дней он находился в плену злости и смятения. Но так не должно было продолжаться. Старая метла, везде сующая свой нос. Здорово сказано! И вообще все было здорово. Свита сидела рядом с кувшином в руке, и в ее сверкающих черных глазах ему виделась насмешка.

– Мечи в Донмуте есть, – медленно произнес он. – Но они заперты.

– А ключ у кого?

Атульф уже открыл рот, чтобы сказать ей, что ключи от хеддерна в зале находятся у Элфрун и Абархильд, но его остановил внезапный приступ тошноты. Свита отвернулась, чтобы взять другой кувшин, и он, посмотрев через очаг, увидел, что Танкрад, на лице которого играли отблески пламени, по-прежнему наблюдает за ним. Танкрад вдруг прищурился и встал на ноги:

– Пойдем.

Атульф зажал рот, почувствовав очередной позыв к рвоте; для него было большим облегчением то, что Танкрад вывел его во двор, на холод. Он едва успел отметить про себя, что дождь закончился, как покачнулся и желудок его вывернулся наизнанку у стены холла. Приступы рвоты следовали один за другим, горло и глаза уже начало жечь от этого.

Танкрад лишь тихонько посмеивался себе под нос.

– Я видел, как ты налегал на напитки, и знал, что кончится это плохо. – Он смеялся, но не весело, а, скорее, с горечью.

Атульфу было холодно, хотя его прошибал пот; однако теперь, когда желудок освободился от выпитой медовухи, он уже лучше соображал. Он испытывал непреодолимое желание ударить Танкрада кулаком в лицо, но сдержался и сглотнул стоявшую в горле желчь. Когда Атульф снова смог говорить, он произнес:

– Твоя мать очень добрая.

– Моя мать? – Танкрад стоял в проеме открытой двери зала, и Атульф не видел выражения его лица. – Да, она умеет притягивать к себе людей. И я понимаю, почему она тебе понравилась.

Людей? Но он не просто люди. Атульфу ужасно хотелось думать, что улыбки Свиты, ее интерес к нему, ее расспросы, этот оценивающий восхищенный взгляд – все это было предназначено ему одному.

34

– Иди в постель, жена.

Сетрит сидела между ним и очагом – темная фигура, подсвеченная слабыми золотистыми отблесками пламени. Она сказала ему, что собирается закончить чесать шерсть, но он наблюдал за ней с того момента, когда лег сам, и за это время она даже не двинулась, а ее гребни и шерсть продолжали лежать в корзинке нетронутыми. Она сидела спиной к нему, обхватив руками колени, и неотрывно смотрела на затухающий огонь. Раз она ничего не делает, должна идти в постель. На ней все еще было платье поверх холщовой рубахи, а плечи были укрыты шалью, как будто она даже не догадывалась, что он ждет ее.

Если бы он протянул руку, кончики пальцев дотянулись бы до ее спины, однако ему казалось, что между ними зияющая пропасть, через которую ему никогда не перекинуть мост. Хирел приподнялся, опираясь на локоть.