Книга Догмат крови - Сергей Степанов

Голубев сглотнул вязкий ком в горле. В прокурорском кабинете было также душно, как на кухне у Чеберяков. Чувствуя, как между лопаток стекают струйки пота, а все тело стало липким, Голубев продолжал:

— Однако… под угрозой находятся главные свидетели обвинения… Женю Чеберяка и его сестер отравили и увезли в еврейскую лечебницу… Припомните дело Дрейфуса, этого подлого изменника. Во время расследования в Париже при подозрительных обстоятельствах умерли одиннадцать неугодных евреям свидетелей. В Киеве произойдет тоже самое… О чем это я… Ах, да! Проморгали детей!

— Не могу согласиться с вашим упреком, — возразил Чаплинский. — Прокурорский надзор не нянька. За детьми должны приглядывать родители.

Голубев слабо прошептал:

— Родители лишены возможности защитить детей. Их отец целыми сутками на дежурстве, а мать опять арестовали.

— Позвольте, — поднял брови Чаплинский. — Кто распорядился ее арестовать?

— Не знаю, а только здорово придумано: мать за решеткой, дети без защиты.

— Ваше превосходительство, главное, вызволить детей из еврейской больницы, — пискнул Розмитальский.

— Вы правы, — раздумчиво произнес Чаплинский, нажимая кнопку звонка. — Я прикажу освободить Веру Чеберяк. Пусть мать заберет детей домой.

«Слава Богу!» — подумал Голубев и сразу же почувствовал, что совсем обессилил от длинного разговора. Перед глазами снова поднялась багровая муть, дыхание сперло. Неверными шагами он двинулся к окну и повалился навзничь на вощеный паркетный пол.

…Ему показалось, что он сразу же приподнялся с пола, но к его удивлению в кабинете уже не было ни Чаплинского, ни Розмитальского. «Побежали за лекарем? Зачем, я в полном здравии», — подумал он, таращась на сузившиеся стены прокурорского кабинета. На стене висел какой-то блестящий предмет. Прищурившись, он узнал студенческую шпагу.

— Володька! Пришел в себя? — услышал он голос брата Алексея и только тут, с большим запозданием, понял, что лежит в кровати собственной комнаты.

Брат озабоченно говорил:

— Напугал всех до смерти! Розмитальский сказал, что ты грохнулся прямо перед прокурором. Спортсмен, а падаешь в обмороки, словно кисейная барышня?

— Ничего не помню, — прошептал студент. — Там было жарко и мухи о стекло бились. Утром мне было дурно, сейчас, кажется, прошло. Только мотает.

— Господь с тобой, Володька, — удивился брат. — Ты пять дней в себя не приходил.

— Быть не может!

— Так и есть. Отец приглашал Сикорского, еще нескольких профессоров. Они тут целый консилиум устроили. Опасались воспаления мозга. Никак не могли понять, то ли у тебя был тепловой удар, то ли сильное нервное расстройство.

— Какое там нервное! — слабо махнул рукой Голубев. — Видать, я понюхал крошки от пирожных.

— Ты о чем?

— Потом, долго объяснять. Пять дней провалялся без сознания! С ума сойти! Слушай! — внезапно спохватился студент. — Что с детьми?

— С Чеберяками? Плохиссимо! Мать выпустили, на следующий день она забрала детей из больницы. Только они, увы, в безнадежном состоянии. Там полно сыщиков: из сыскного, из охранного. Сидят, ждут, вдруг дети перед смертью заговорят.

— Мне надо на Юрковскую, — встрепенулся Владимир и тут же зажмурил глаза, потому что потолок начал медленно вращаться.

— С ума сошел! Куда тебе ехать! — прикрикнул на него брат.

— Алеша, я должен присутствовать при последних минутах, — Владимир спустил ноги на пол и осторожно встал с кровати.

Брат, знавший упрямый характер Владимира, сокрушенно сказал:

— Ну, как с тобой совладать. Матушка меня проклянет. Ладно, одевайся.

Чтобы не поднимать переполоха среди домашних, братья прокрались на улицу черным ходом. Голубев чувствовал неимоверную слабость, но голова постепенно прояснялась. «Врете, сволочи! — думал он. — Так просто от меня не избавитесь. Я после нокдауна на ноги поднимусь!»

На извозчике они добрались до Верхне-Юрковской улицы. Опираясь на плечо брата, Голубев поднялся по лестнице. Брат остался на террасе, а Владимир вошел в квартиру Чеберяков. Все комнаты были заполнены людьми. Проходя мимо кухни, Голубев увидел за столом человека в форме телеграфиста, безуспешно гонявшего по миске осклизлый кусок огурца. Он понял, что за столом сидит Верин муж, и машинально подумал, что до сего дня ни разу его не видел, только смутный силуэт в темной кухне. Василий Чеберяк был именно таким, каким его описала жена — вялым и пьяненьким.

У входа в большую комнату стоял рослый Выгранов, кивнувший Голубеву, как знакомому спортсмену. В дальнем углу сидел похожий на жирного кота сыщик Полищук. Рояль в гостиной был отодвинут всторону, посреди комнаты возвышалась кровать, у изголовья которой прикорнула Вера Чеберяк.

— Вера Владимировна! — позвал Владимир.

Чеберяк подняла голову и устало протянула:

— А-а, паныч! Худо Женьке, совсем худо.

Студент подошел к кровати. Женя Чеберяк был закутан в пестрое одеяло. Если у Голубева еще теплилась слабая надежда, что мальчик выживет, то она погасла при виде его бледного личика с заострившимся носом. Казалось, печать смерти уже легла на Женю. Он по-прежнему напоминал маленького зверька, но уже не хитрого и злого, а несчастного, попавшего в безжалостные стальные зубья волчьего капкана и истекшего кровью. Женя открыл глаза и, приняв Голубева за кого-то другого, издал слабый стон:

— Ой, Андрюша не беги! Андрюша не кричи!

Агент Полищук бесшумно, словно на мягких лапах, подскочил к кровати и наклонился над умирающим мальчиком, а Выгранов быстро застрочил карандашом в блокноте.

— Андрюша не лови, не лови! — бредил мальчик, потом, внезапно сбросив одеяло и обнажив свое исхудавшее тельце, испуганно вскрикнул: — Андрюша стреляет! Андрюша стреляет!

Вера Чеберяк укутала сына. Мальчик порывался крикнуть, но она нежно поглаживала его, целовала его запекшиеся губы и приговаривала:

— Успокойся, золотце! Успокойся, моя кровинушка! Тебе кажется, что вы с Андрюшей играете. Лежи спокойно, — потом она попросила умирающего: — Скажи им, дорогой сыночек, что мы ничего не знаем про Андрюшу Ющинского.

— Оставь, мама. Мне тяжело вспоминать, — пробормотал Женя и затих.

Полищук, досадливо крякнув, вернулся в свой угол, Выгранов спрятал карандаш, а Вера, немного обождав, вышла в кухню и попросила:

— Помогите увести мужа.

Верзила Выгранов встрепенулся и прошел на кухню. Было слышно, как сыщик поднял пьяного мужа и отнес его в спальню. Некоторое время спустя оттуда раздалось тихое хихиканье. Голубев обернулся и увидел, как выскочившая из спальни Вера поправила юбку и мельком оглядела себя в осколке зеркала, прикрепленного на стекле. За ней, подкручивая усики, появился самодовольно улыбающийся Выгранов.