Книга Умри или исчезни! - Андрей Дашков

«Ты – идиот! Ты убегаешь от людей и от света, от любви и тепла! Ты сам идешь навстречу своей смерти, навстречу своей смерти!.. Хоть бы тебя поскорее прикончили, кретин!!!»

…И тогда исчезло бы липкое щупальце, протянувшееся с того света, щупальце, высверливавшее из него остатки здравого смысла, словно бор в руках врача-изверга. Он избавился бы от мучительного ощущения раздвоенности…

Временами он слышал обрывки музыки – дикие вопли Эрика Бердона[13], исполнявшего «Когда я был молодым» в записи 1974 года. «Когда я был молодым»? Или «Когда я буду молодым»?!.. Голос с того света обещал ему что-то, а про себя Голиков знал, что не успеет состариться.

Черные пирамиды елей стояли, еще не утратив упорядоченности, словно фигуры шахматной партии, затянувшейся на целую вечность. Макс брел в каком-то тумане, порожденном не мельчайшими каплями влаги, а странной болезнью глаз. Лабиринт со стенами из еловых ветвей вел его к сокровищу, к тому месту, где должен был вылупиться неведомый птенец его безумия…

Вскоре «туман» рассеялся. Макс увидел знакомый и все же неуловимо исказившийся пейзаж. Металлический купол поблескивал, как половина гигантской луны, восходившей над парком. В этом резком отраженном свете ели казались омертвелыми деревьями с полотен Брейгеля…

Макс услышал шаги, которых не мог слышать. Он познал боль пригибаемой травы, ощутил смерть раздавленных насекомых, осязал дрожь земли… Где-то рядом блуждал враг, разыскивая то же самое место, к которому Голикова звал ужас. Не враг, как сказал Клейн, а всего лишь слуга врага. Им тоже управляла сила, пронизывавшая чужой космос, – бесплотная кисть хозяина, на которую, словно многослойные перчатки, были натянуты человеческие жизни…

Максим нашел пальцами пистолет и выставил ствол перед собой, поддерживая кулак другой рукой для устойчивости. Он не был готов к подобному испытанию. Неужели Клейн опять решил поучить его уму-разуму?..

Переходы из аллеи в аллею каждый раз давались ему ценой остановки дыхания и мучительного сокращения мышц. Иногда темный столбик молодого дерева казался стоящим человеком, и только в последний момент интуиция удерживала Макса от выстрела. Звезды равнодушно взирали с небес на эту маленькую комедию ошибок, разыгравшуюся среди убогих декораций.

Он вошел в очередную аллею, посреди которой проросли четыре молодые стройные пихты. В серебристом луче, лежавшем на неподвижной траве, он увидел, не одну человеческую фигуру, а две. Первую он хорошо знал, но и вторую узнал тоже.

Ледяная струя омыла мозг и очистила его от бреда. Теперь зов был таким ясным, звенел такой мукой и силой, что Голикову показалось, будто в голове появилось отверстие, и сквозь него проникает мерцающая субстанция чужого сознания…

Перед ним было существо, призрак которого он видел дважды и из-за которого оба раза едва не лишился жизни. Но теперь оно готовилось умереть. Причина смерти также была совершенно очевидна. Она заключалась в восемнадцати конусообразных кусочках металла, дожидавшихся своего часа в прямоугольном гробике внутри рукоятки австрийского пистолета «штайер» ГБ-82.

Глава сорок вторая

Девятаев благополучно завершил облет квадрата и лег на обратный курс. Распухший шар солнца коснулся горизонта и подернулся розовой пеленой. Небо потемнело; на востоке стала видна бледная долька луны. До аэродрома оставалось около двухсот восьмидесяти километров.

Через два дня Голиков и Клейн должны будут вылететь в Анкару для заключения контракта. Девятаев размышлял, сообщать ли им о случившемся. Вполне вероятно, осторожный адвокат предпочтет другого пилота – менее подверженного галлюцинациям и обморокам…

Бывший полковник знал, что для него существует только путь вниз, а он хотел продержаться на высоте еще немного. В буквальном смысле слова и любой ценой. Потом у него уже не было времени размышлять об этом.

Он увидел размытую точку прямо по курсу. Она быстро приближалась и вскоре превратилась в серое пятно неопределенных очертаний.

Пятно мелькало, пронизывая легкую облачную дымку. Его очертания казались необычными – оно не было похоже ни на птицу, ни на воздушный шар, ни на метеозонд. Скорость увеличения неопознанного объекта подсказывала Девятаеву, что при неизменных собственных размерах тот движется чуть медленнее самолета. Потянув штурвал на себя, пилот изменил высоту, но через несколько секунд пятно снова появилось прямо перед ним. Оставалось двести пятьдесят километров до полосы.

С него было достаточно. Он начал связываться с аэропортом, запрашивая условия посадки, но не успел сообщить ничего, кроме своих позывных. Тень промелькнула за передним стеклом кабины. Она надвинулась на пилота быстрее, чем тепловоз на лежащего между рельсами человека. Девятаев не успел даже закрыть лицо руками. Ему не снесло голову осколками стекла только потому, что удар пришелся в правую часть кабины.

Раздался оглушительный хлопок, и сразу же стал слышен мощный гул двигателей. Окровавленное облако пронеслось мимо пилота и со звоном расплескалось по переборке за его спиной. Девятаев дернулся влево. У него заложило уши, а ворвавшаяся в кабину струя воздуха хлестнула по глазам. Тем не менее, это не избавило Антона от самого жуткого зрелища в его жизни, которое затмило даже взрыв «Су-27».

То, что пробило остекление, оказалось телом женщины, а у нее осталась только передняя часть головы с вывернутой нижней челюстью. От удара шейные позвонки разрушились, и череп осел на ключицы. Сплющенное лицо выглядело соответственно, но отставной полковник узнал бы его и по единственному фрагменту.

Тело свешивалось в кабину, неведомым образом застряв в звездообразной дыре. Снаружи находились поломанные ноги, вывернутые под невероятным углом и прижатые к передней части фюзеляжа и радиопрозрачному колпаку локатора. Огромный раздутый живот закрыл приборную доску.

Девятаева затрясло. Его трясло от ужаса именно потому, что он знал: этого никак не может быть. Он видел свои трясущиеся руки, но не мог разжать их, чтобы отпустить штурвал…

С головы его жены острыми краями стекла почти полностью был содран скальп, и кровь густеющими комками стекала по уцелевшим клочьям волос. Перекошенное и когда-то красивое лицо затвердевало под коркой инея; по нему пролегли глубокие лиловые борозды.

Жена была одета в домашний халат, порванный теперь во многих местах. Из одной такой дыры свисали маленькие холмики грудей, набухших молоком и почти не пострадавших. Одна рука была оторвана и лежала очень близко от ног Девятаева. Вторую раскачивал врывающийся снаружи поток воздуха.

Но не это было самое ужасное. Антон получил небольшую отсрочку. Ужасное оказалось не слишком заметным и было заключено внутри распоротого живота его возлюбленной. Когда пилот остановил на нем взгляд, мертвая женщина улыбнулась ему заиндевевшими губами, растянув их с тихим, но отчетливым треском. Уцелевшая рука дрогнула, и кисть медленно поползла к Девятаеву, будто лиловый паук…