Книга Королевская кровь. Проклятый трон - Ирина Котова

– Вы были мне отрадой, мои нани-шар, – сказал он гулко, – дарили свою любовь и тепло. Но я больше не позову никого из вас, и если вы хотите домой, то позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Кажется, в гареме никто не удивился.

– А если не хотим? – робко спросила Зара. – Если дома плохо?

– Мы бы хотели доучиться писать и читать, – сказала еще одна девушка, и почти все закивали.

– Если не желаете уходить, – девушки переживали, кто-то тихонько всхлипывал, – останетесь здесь как мои гостьи, – нани-шар повеселели, – но без обязательств передо мной.

– Шеен-шари больше не будет сердиться? – спросила пухленькая Казина, утирая слезы. Нории чувствовал себя почти людоедом.

– Будет, – сказал он, улыбнувшись, – но не на вас.

Глава 10

Конец октября, Иоаннесбург

Марина, среда

Я честно отстояла с Эльсеном утреннюю язву и теперь невозмутимо курила в заполненной курилке, стряхивая пепел в пачку сигарет. К урне было не пробиться.

Создавалось впечатление, будто на меня сюда ходят смотреть, как на неведомого зверя в зоопарк. Иначе чем объяснить, что здесь тусовались и сестры из педиатрии, и акушерки из родового? На их этажах тоже имелась фильтрующаяся курилка, так что надобности подниматься не было.

Со мной вежливо здоровались, особо любопытные спрашивали, как я срабатываюсь со старым ворчуном и не сложно ли работать. Тут приходилось себя останавливать. Что и как могла сказать Марина Богуславская, не могла себе позволить Марина Рудлог. Ехидство просилось наружу, но я пока побеждала.

Особенно трудно было с бывшими-нынешними коллегами, которых я хорошо знала ранее. Подруг у меня никогда не водилось, но приятельские отношения завести я успела, и теперь было непросто сдерживаться и не спрашивать у вышедшей из декрета Самойловой, по-прежнему ли ее муж звонит ей каждый час, чтобы проверить, что она на работе, или у медбрата Дубовника – купил он себе машину или все еще копит. В результате я была напряжена, курящие зрители тоже. Такая дымная плиточная будка с высоким напряжением.

Я была довольной и подуставшей, хотя впереди маячила еще операция. Организм, избалованный ночными бдениями с Мартином, утренним долгим сном и прочими радостями бездельной жизни, неохотно входил в рабочий ритм. Зато я перестала чувствовать себя бесполезной.

Вчера Март заглянул ко мне вечером, таинственным голосом сообщил, что у них с друзьями какие-то важные дела с Тандаджи и до конца недели мы не увидимся. А вот на выходных, если высочество, то есть я, пожелаю, можем оторваться. И вообще он хочет посмотреть на меня в форме медсестрички. Так что могу захватить с собой белый халатик.

Я пообещала захватить не только халатик, но и самый большой шприц, потому что за удовольствие надо платить. Мартин, отсмеявшись, заявил, что на него без трусов я и без сомнительных поводов могу посмотреть. Я запустила в него подушкой, она полетела обратно, и в результате непродолжительных боевых действий меня защекотали до икоты.

Почему-то было тревожно. Так бывает: человек веселится, а глаза остаются задумчивыми. Но не стала спрашивать, потому что если бы хотел – рассказал бы.

Люк не звонил больше.

«Жаль, правда?»

Я проигнорировала внутреннюю ехидну, сделала затяжку. Мимо меня на выход ручейком потянулись коллеги. Оглянулась – у входа стоял суровый Сергей Витальевич Эльсен, жевал свою серую папироску и нетерпеливо шуршал газетой. Он-то и стал причиной бегства белохалаточного братства. В результате в курилке мы остались вдвоем.

Я достала вторую сигарету, закурила. Вот что-что, а от начальства я никогда не бегала.

Снова погрузилась в свои мысли. С утра мне передали телефон Катюхи Спасской, ныне Симоновой, моей школьной подруги, и я теперь терзалась: с одной стороны, дико хотелось позвонить, узнать, как сложилась жизнь, встретиться – мы всегда были похожи, смеялись и плакали над одними вещами. С другой, семь лет – такой срок, за который и родные могут стать чужими… боялась разочароваться, испортить воспоминания детства.

– Богуславская, вы пообедать успели? – скрипуче осведомился Эльсен, поглядывая на меня поверх газеты.

– Да, – на автомате ответила я и замерла. Он хмыкнул, что-то пробормотал себе под нос и снова уткнулся читать новости.

Я все-таки упорно докурила сигарету и вышла – так, чтобы это не походило на бегство. Эльсен болтать не станет, это точно, но как я попалась? Никакая из меня шифровальщица.

«Это точно. Помнишь, некто Кембритч подловил тебя на знании великосветского этикета?»

«Очень хорошо помню».

Нужно было начинать готовить операционную, но я все-таки зашла в раздевалку, взяла телефон и набрала Катькин номер.

– Дом Симоновых, – такое ощущение, что мужчина дежурил у телефона, потому что ответил мгновенно.

– Здравствуйте. – Я поколебалась. – Могу я поговорить с леди Симоновой?

– Леди не может сейчас отвечать на звонки, – величественным голосом дворецкого произнес мой собеседник.

– Я вам рекомендую подойти и спросить, не хочет ли она пообщаться со своей школьной подругой Мариной, – ледяным тоном посоветовала я. – Я подожду. Но недолго.

«Тренируешь властные нотки?»

«Уймись, а?»

В раздевалку зашла старшая сестра, глянула на меня и вышла. Нет, все-таки надо что-то делать с этой человеческой пугливостью. Я поковыряла наклейку, изображающую оскалившегося врача со скальпелем, которая висела на шкафчике медбрата Дубовника столько, сколько я себя помнила. Тут всегда почему-то царили полумрак и холод, окошко было маленьким, а лампочка – тусклой, и, когда я переодевалась после смены, всегда чувствовала себя посетительницей морга.

В трубке стояла тишина. Затем раздалось клацанье, и знакомый до невозможности голос радостно и как-то недоверчиво произнес:

– Марина? Марина? Это ты??

– Я, Кать. – Опять напала эта неловкость – из головы просто вылетело все, о чем можно поговорить.

– Маринка! Рудложка! Ушам своим не верю! – она так бурно радовалась, что я заулыбалась и почувствовала, как теплеет на душе. – Я думала, ты и не вспомнишь обо мне!

– Я всегда о тебе помнила, Катюш, – тепло сказала я. – Встретимся?

– Конечно, – она посерьезнела. – Только мне в присутственные места пока нельзя, Марин. И с визитами надо повременить. Симонов в конце августа умер, я в трауре.

Я не сразу сообразила, что она говорит о своем муже.

– Сочувствую, – пробормотала я неловко.

– Тут поздравлять надо, – жестко и будто с какой-то застаревшей усталостью произнесла моя подруга, и в этот момент я действительно почувствовала, что нас разделяет семь лет не самой простой истории. – Извини, Марин. Я тебе все расскажу. Приедешь ко мне? Давай сейчас, а? – Она воодушевилась, затем будто остановила себя. – Извини, – кто же тебя приучил постоянно извиняться, Кать? – я не подумала, что ты, наверное, очень занята во дворце. А я тебя зову к себе, будто мы все еще девчонки.