Книга Баллада. Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Я снова бросился за ним, как будто от этого зависела моя жизнь. Я потянулся и поймал пальцами грубую, смертельно холодную ткань. Другую руку я протянул Нуале и почувствовал ее пальцы… А потом король терновника потащил нас за собой.

Я не знал, бегу я или лечу. Трава под нами ложилась все быстрее и быстрее, позади нас солнце спряталось за холмы. Казалось, что вместо воздуха у меня во рту и в носу лед; дыхание вырывалось во тьму короткими морозными рывками. В небе появились миллионы звезд, я никогда не видел столько, и я услышал, как Нуала судорожно втягивает в себя воздух, то ли от восторга, то ли от страха.

Мы бежали. Над нами проносились кометы, под ногами бушевал ветер и неслись бесконечные холмы. Ночь становилась все темнее и глуше, и вдруг мы увидели между холмов огромную черную реку. Мы мчались прямо к ней.

Мой мозг - а может, это была Нуала - кричал: «Отпусти!»

Не знаю, зачем я продолжал цепляться за плащ. Подо мной сверкала звездами смертная тьма, отражение неба над нашими головами. Я никогда такого не видел. Может, порой замечал краем глаза черное обещание конца, но никогда не нырял в него с головой, широко открыв глаза.

Наши тела вошли в воду под звук смеха.

Нуала

Печален я, когда ты весела,

Неискренен, хоть говоришь

ты честно,

Я умираю, когда ты жива,

И одинок, когда с тобой мы

вместе.

Стивен Слотер

(стихи из сборника «Златоуст»)

Темнота.

Даже не темнота - ничто. Я не чувствую руки Джеймса. Не чувствую свитера на своих плечах, дыхания, вырывающегося из моего рта. И даже самого рта не чувствую.

Я потянулась рукой к губам, чтобы убедиться, что они еще на месте, и ничего не почувствовала. Ни губ. Ни руки. Только всепоглощающая тьма - потому что у меня нет тела, а значит, нет глаз, чтобы видеть.

Время тоже перестало существовать.

Не было ни начала, ни конца.

Я перестала существовать.

Я закричала, но зачем кричать, если нет ни рта, ни связок, ни тех, кто может услышать?

А затем у меня появилась рука, потому что кто-то ее держал. А затем - уши, потому что я услышала, как Джеймс говорит:

- Нуала! Почему она меня не слышит?

Крупинки. Их втирают в мою кожу, вкладывают мне в руку, оставляют на моих губах. Соль. Как в картошке фри.

- Добро пожаловать в смерть, - произнес другой голос, низкий, грубый, грохочущий под нами и внутри нас.

Я распахнула глаза, внезапно сознавая их обыденную магию: как веки закрывают глазные яблоки, как соприкасаются верхние и нижние ресницы, когда я моргаю, как легко мой взгляд обращается к Джеймсу. Вокруг нас все еще было… ничто, но в нем со мной был Джеймс, и его красная футболка полыхала, как закат.

- Ты видишь свою смерть, - продолжил голос, и я поняла, что передо мной появился оленерогий король, - а она видит свою. Что видишь ты, Джеймс Антиох Морган?

Джеймс покрутил головой, будто осматриваясь в пустоте:

- Я вижу сад с белыми и зелеными цветами. Все бело-зеленое. Я слышу музыку. По-моему, она идет из-под земли. А может, из цветов.

- А что видишь ты, Оран-Лиа-на-Мен? - спросил Кернуннос еще более глубоким голосом.

Я дернулась:

- Откуда ты знаешь мое имя?

- Я знаю имена всех созданий, проходящих через мои владения, - сказал король терновника, - но твое я знаю потому, что сам дал его тебе, дочь моя.

Джеймс крепче схватил меня за руку… или это я его схватила?

- Я - ничья дочь, - отрезала я, впрочем сомневаясь. Раньше я бы сказала, что я - ничья сестра.

- Что ты видишь, Оран-Лиа-на-Мен ? - вновь спросил король терновника.

- Деревья, - соврала я, - огромные деревья.

Кернуннос шагнул ближе - темная глыба в темной пустоте, видимый лишь потому, что он был сущностью посреди небытия.

- Что ты видишь, Оран-Лиа-на-Мен?

Я не могла посмотреть ему в лицо - он был слишком высокий, и это пугало меня почти так же, как мой ответ.

- Ничто, - прошептала я, зная, что именно это и ждет меня после смерти, ибо у меня нет души.

Пустота поглотила мое слово, и я начала сомневаться, правда ли я его произнесла.

- В нем есть свои радости. - Рога Кернунноса тянулись в темноту, такую черную, что я мечтала увидеть звезды. - У тебя нет ответственности. У предстоящего нет конца. Если пожелаешь, то у твоих ног лежит необузданный гедонизм. Ничто - малая цена за такую жизнь, когда ты наконец склонишь голову к холодной земле.

Пальцы Джеймса сжались и отпустили мои. Он пытался мне что-то сказать. Кернуннос чуть наклонился в мою сторону. Он тоже пытался мне что-то сказать или хотел услышать что-то от меня, только я не могла понять что. Я не привыкла к тому, чтобы слова так много значили.

- Ты прав, - кивнула я, - и это подтверждают феи, которые смеются надо мной, и многие павшие ради меня люди. Но для чего? Я живу, чтобы высасывать жизнь из других тел, пока мое собственное не износится, и тогда я сгораю, и все начинается заново.

Я не чувствовала благодарности.

Кернуннос сложил перед собой руки - вполне человеческие, морщинистые, крепкие и белые, как у привидения.

- Тому причиной я, дочь. Моя отравленная кровь тянет тебя в костер каждые шестнадцать лет. Моя кровь дает тебе лишь половину жизни и заставляет отбирать остальное у тех, кто имеет душу и меняет свое дыхание на твое вдохновение. Я думал, что ты будешь довольна жизнью, в которой будет потакание слабостям, танцы и восхищение. Я не хотел, чтобы она причинила тебе боль, хотя вижу, что именно так и вышло.

- Довольна ли такой жизнью моя сестра? - с невольной горечью спросила я.

- Была довольна, - сказал Кернуннос, - но она уже умерла.

Кернуннос сделал странный жест в сторону Джеймса, и тот дернулся, будто прочитал что-то в линиях ладони короля.

- Девушка из моего сна, - произнес Джеймс, - которую пронзили железом. Я думал, это Нуала, я думал, что это ее судьба.

- Ты, как и я, видишь и прошлое, и будущее. - Оленерогий король повернул голову, вглядываясь в пустоту, как будто слушая чей-то зов. - Она не должна была умереть в этом году. Я отомщу за нее.

Его слова внушали страх; я услышала в них неоспоримую правду и почувствовала укол жалости к тому, кто убил мою сестру.