Книга Цена всех вещей - Мэгги Лерман

Я поднялась на локтях:

— Ты сделала что?

— Тебе нужно с кем-то поговорить. Мы редко говорили по душам, и, мне кажется, я должна как-то исправить этот недостаток, так что…

— Только не это. Нью-Йорк.

В глазах ее было столько вины и жалости, что я не могла устоять.

— Мы не можем ехать в Нью-Йорк.

— Нет, можем. Ты даже не спросила меня.

— Ты ведь не можешь сейчас танцевать, Ари? Покажи мне. — Я осталась лежать на полу. Джесс кивнула. — Ровена сказала, что не видела тебя после падения в классе. Это было сразу после смерти Уина.

Джесс не злилась на меня. Она не кричала и даже не выглядела разочарованной. Возможно, она предполагала провал. Считала, что я могу бросить единственную вещь, которая мне удавалась. Сев окончательно, я попыталась обнять руками колени.

— Скоро я смогу танцевать.

Джесс посмотрела на меня с невыносимой, неестественной жалостью и ничего не сказала. Лишь взяла за руку, за пульсирующее запястье. У меня чуть сердце не выскочило из груди.

— Прости за то, что я с тобой сделала, — сказала она, поглаживая мое запястье большим пальцем. — За то первое заклинание. Иногда испытывать боль хорошо. И иметь тяжелые воспоминания хорошо.

Я выдернула запястье у нее из рук и вздрогнула от боли в локте.

— Прекрати. Ты все сделала правильно.

Но она лишь покачала головой.

— Возможно, если бы не я, ты не пыталась бы забыть Уина.

— Это неважно. Нью-Йорк важен. — Я не могла согласиться с Джесс. Я не считала, что это ее вина, что она должна была понимать… Заклинание действительно было огромной, ужасной ошибкой — но это была моя ошибка. Не ее. Ее ошибкой было желание отложить поездку. — Мы должны ехать в Нью-Йорк.

— Доктор Питтс ждет тебя.

— Джесс, нет. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Нам надо ехать в Нью-Йорк. Скажи мне, что мы поедем в Нью-Йорк.

— Сначала я отвезу тебя к доктору Питтс. А потом мы это обсудим.

Мне не хотелось ни с кем разговаривать — ни со странной, грустной и какой-то неправильной теткой, ни, уж тем более, с доктором Питтс. Но я все равно пошла к машине.

Джесс не злилась на меня, как Маркос, и не разочаровалась во мне, как Диана. Так почему же ее любовь и жалость давили на меня тяжелым грузом?

После того как я объяснила, что именно сделала, доктор Питтс откинулась на стуле, глядя куда-то на стену за моей головой. Повисла долгая пауза. В итоге первой заговорила я:

— Как видите, все ваши попытки заставить меня страдать обречены на провал. Но, может, это и к лучшему. Вы не будете винить себя за то, что не смогли меня починить. Дело вовсе не в вас.

Она покачала головой, всем видом выражая фальшивую Симпатию. Словно грим на лице актера. Я не могла это принять. Гораздо больше мне нравилось, когда она заставляла меня кричать на нее.

— Ари, мы не занимаемся «починкой» во время терапии.

— Я шучу.

— Не думаю. Именно твое восприятие боли — которую, как тебе кажется, можно починить — заставило тебя обратиться к гекамистке, вместо того чтобы работать с собственными чувствами.

— Боль можно убрать. Уверена, вы пользовались тайленолом, доктор Питтс.

— Неужели ты действительно веришь, что заклинание, которое разрушает мозг, это то же самое, что и тайленол?

Я проигнорировала выпад насчет «разрушения мозга».

— Я только хочу сказать, совершенно не важно, во что я «верю». Это правда. Прими таблетку, и головная боль пройдет. Я воспользовалась заклинанием, и горе ушло. Я не знаю, насколько это правильно, но это работает.

— Ты решила заплатить умением танцевать?

— Я буду танцевать снова. — Я прижала больное запястье к груди. Заклинание Эхо. Она обещала. На днях. Нужно лишь потерпеть.

Доктор Питтс по-прежнему излучала облако ядовито-фальшивой симпатии. Тошниловка. Не знаю, как ее саму от этого не вырвало.

— Как? — спросила она.

— Просто… просто буду.

Она покачала головой.

— В подобных вещах нет выбора, Ари. Ты не можешь просто проглотить это и идти дальше. Существуют последствия.

— Например, приходится сидеть тут с вами.

Ее добродушное лицо дернулось. Если уж мне необходимо было находиться в этой комнате, я решила стать доктору Питтс врагом. Враги не пытаются тебя разгадать. Враги обычно бросают тебя в одиночестве.

— Слушайте, я понятия не имею, чего добивается Джесс, заставляя меня ходить сюда. Я понимаю, что вся эта ситуация жутко запутанная. Я даже готова извиниться перед Джесс, и перед Дианой, и перед Кей, и даже перед Маркосом, если только вы меня отпустите. Ладно?

Доктор Питтс едва на меня взглянула. Возможно, мне следовало извиниться и перед ней тоже.

— Давай поговорим о твоих родителях.

— Зачем?

— Они тоже умерли.

— Я этого не помню.

— Ты не помнишь пожар. Но я уверена, что мир по-прежнему кажется тебе непредсказуемым и враждебным.

— То есть, вы считаете, раз мои родители погибли от несчастного случая, значит, я пытаюсь контролировать жизнь всеми доступными способами? Весьма проницательно. Я обязательно подумаю об этом, когда в три часа ночи буду разглядывать ночное небо, размышляя о существовании рая.

— Ты замечала, что всегда пытаешься сменить тему при помощи сарказма?

Я пожала плечами:

— Как бы то ни было, это работает.

Доктор Питтс покачала головой:

— Это не работает. Однажды ты окажешься наедине с самой собой и тебе придется столкнуться с правдой лицом к лицу.

Я проглотила очередное саркастическое замечание. Она сложила руки и сделала глубокий вдох.

— Скажи мне, Ари. Почему тебе не хочется говорить о родителях?

— И что я должна сказать?

— Что угодно.

— Но я их едва помню.

— Что конкретно ты помнишь?

Все мои воспоминания о родителях можно было уместить на паре музыкальных болванок.

— У мамы были тонкие прямые волосы, как у меня. Папа носил бородку.

— Хорошо.

— Мы часто слушали вместе музыку.

Музыка в машине, музыка дома, музыка на заднем дворе. Классика, инди,[23] попса, песни из мюзиклов. Думая о родителях, я всегда представляла, как они поют.

— Именно поэтому ты начала танцевать? Из-за музыки?