Книга Кровавые жернова - Андрей Воронин

Павел Богуш стоял задумавшись. Все приехавшие уже зашли в подъезд.

– Идем, – тронул он Антона за плечо.

– Марина мне ничего не сказала.

– Даже если бы она тебя и не пригласила, то Сергей хотел бы тебя видеть за поминальным столом.

– Тоже правда, – зло отшвырнув сигарету, Полуянов побрел к подъезду.

Он чувствовал, как его глаза наливаются влагой. Мир расплывался. Он споткнулся о ступеньку и упал, больно содрав о шершавый бетон ладонь.

– Осторожно… Сергей первый из нас, – проговорил Богуш, помогая другу подняться.

Лифт вздрогнул и, дрожа, пополз к девятому этажу. Антон скользил взглядом по надписям, испохабившим стены кабины, но не мог разобрать букв – глаза слезились.

– Пройдет, – прошептал Богуш. – У меня в крематории то же самое случилось. Стою и чувствую, слезы накатили. Давно уже не плакал, с детства наверное, а тут сдержаться не могу. И вдруг подумал: почему я должен стесняться, почему должен сдерживаться? Вот тут-то мне плакать и расхотелось, – Богуш улыбнулся. – Сережка счастливый, в своей жизни никого не похоронил – ни мать, ни отца, ни жену, ни друзей.

Створки кабинки разъехались, и друзья вышли на площадку. Дверь квартиры оставалась приоткрытой, как всегда бывает на похоронах В прихожей было не протолкнуться от народу Некоторых из родственников Антон смутно помнил, некоторых видел впервые. Не все гости ездили в крематорий, кто-то оставался помочь приготовить стол.

– Странный запах на похоронах, – признался Павел Бокуш. – Вроде бы и готовят те же кушанья, что и на свадьбы, на дни рождения, а пахнут они по-другому. Есть не хочется.

– А пить? – спросил Антон.

– Признаюсь честно, хочется напиться до смерти, сидеть и опрокидывать стаканы, хотя знаю, не заберет. Пошли, место в прихожей уже освободилось.

На креслах, на тумбочках стояли сумки, портфели. Свернутые ковры оказались зажатыми между шкафов.

– А ты чего на машине приехал? Мог бы и на автобусе, как все.

Антон не стал говорить, что боялся оказаться рядом с Мариной. За столом Полуянова усадили далеко от вдовы. Рядом с ним – Павла, так что проблем с выпивкой не возникло.

Богуш налил Полуянову минералки.

После третьей Антон выскользнул из-за стола.

В двери обернулся. Марина смотрела на него.

«Мне остаться?» – взглядом спросил Полуянов.

Они знали друг друга достаточно долго, чтобы понимать язык жестов.

«Погоди совсем немного», – во всяком случае, так понял Антон выражение глаз Марины.

Он присел на подлокотник кресла в прихожей и вертел в руках плотную картонную пачку сигарет. Занавешенное зеркало чернело прямо перед ним. Легкий черный крепдешин просвечивал, и Антону казалось, там, в зеркале, сидит кто-то чужой без лица.

Марина вышла его проводить. Она не подала руки, не стала приближаться к Антону, а просто сказала:

– Спасибо, что пришел.

– Когда мы увидимся? – не удержался Полуянов.

Женщина прикрыла глаза ладонью.

– Я даже не знаю. Сама не знаю…

Мужчина чувствовал, Марине хочется что-то сказать, но она не решается.

– Я буду ждать три дня. Если сама не позвонишь, то позвоню я.

Марина кивнула, не убирая ладонь от глаз.

– Уходи. Пожалуйста, уходи…

Антон задержался на пороге, а затем сбежал с лестницы. Кожаные подошвы туфель звонко стучали по ступенькам, эхо разносилось по гулкому подъезду.

– Сережка, Сережка… – прошептал Полуянов, уже оказавшись за рулем машины. – Успел ты понять, что жизнь уходит, или все произошло так внезапно, что ты даже моргнуть не успел? Счастливая смерть, если ты не догадывался о ее приближении. Извини нас с Мариной.

Он круто вывернул руль и выехал со двора.

Глаза предательски чесались, слезы вот-вот готовы были покатиться по щекам.

– Это я должен был лететь, – шептал Полуянов, – я, а не ты. Всего одна нечаянно оброненная фраза на стройке за столом решила твою судьбу. Ты не собирался лететь в Ханты-Мансийск, ты не собирался умирать. Но судьба распорядилась. Вместо тебя… Судьба… – усмехнулся Антон. – Что это такое? Или кто? Бог?

Неужели ему есть дело до каждого человека на земле? За людьми не уследишь, как за муравьями в муравейнике. Копошатся, бегают, суетятся, тащат добро в норы. Твой последний полет – это случайность. Нет, – тут же остановил себя Полуянов, – Марина хотела, чтобы я остался.

Судьба говорила ее устами.

О том, куда едет, Полуянов особо не задумывался. Только светофоры прерывали его движение. Он свернул в переулок и остановил машину.

"Жизнь теперь изменится, – внезапно понял он, – не резко, а постепенно. – Полуянов хлопнул дверкой и побрел по улице, вглядываясь в лица прохожих. – Каждый из них когда-нибудь умрет. Возможно, кто-то даже сегодня.

Смерть ничего не меняет в мире, она меняет лишь души оставшихся людей. И я уже другой, и Марина. Хотя, казалось бы, не так уж часто Сергей бывал рядом с ней. Уезжал, улетал… Но для меня все равно оставался рядом. Я чувствовал его присутствие, когда обнимал Марину, целовал ее. А она не чувствовала. А теперь? Для меня он перестал существовать, а для нее, возможно, стал еще более реальным, чем прежде.

Раньше если он уезжал от нее, то уезжал, давал свободу, а теперь он никуда не уедет, всегда будет рядом с ней".

Полуянов почувствовал, куда его влечет, – в строительный вагончик возле «Паркинга».

Маленький островок в городе, принадлежавший только ему и Марине. Пешком он добрался туда за полчаса. Остановился у ярко-синей, выкрашенной масляной краской двери. В окнах желтели занавески. Ключ он сжимал в потной ладони.

– Эй, земляк, – послышалось у него за спиной.

Антон оглянулся и увидел довольно потрепанного мужика в мятом пиджаке.

– Извините, конечно, но у вас не найдется пяти рублей?

– Зачем? – машинально спросил Антон.

Мужчина улыбнулся и пригладил нечесаные седые волосы:

– Вы не подумайте, я не алкоголик какой-нибудь. Пенсионер, один, без женщины живу, вот и некому за мной присмотреть. Вышел в магазин, а водка, которую вчера брал, кончилась.

Другой сорт. Пяти рублей не хватает, а денег в обрез прихватил.

Антон чувствовал, мужчина не врет. Обычно попрошайки придумывают другие истории, да и суммы просят большие.

– Я вот вижу, вы человек интеллигентный, состоятельный, для вас пять рублей – мусор, уроните, не нагнетесь. А в них мое счастье.

Обычно Полуянов никогда не подавал попрошайкам. Нищим – мог, убогим тоже. Он словно откупался от судьбы деньгами, чтобы не превратиться в таких же смирившихся с жизнью людей.