Книга Не позже полуночи и другие истории (сборник) - Дафна Дюморье

Робин поднял очки на лоб и улыбнулся. Его слова не произвели того ошеломляющего впечатления, на которое он рассчитывал; познания его не были вознаграждены ни аплодисментами, ни восторженными восклицаниями. Напротив, казалось, все почему-то рассердились.

– М-да… – сказал полковник. – Это по вашей части, падре.

Бэбкок что-то поспешно высчитывал. В своем молодежном клубе раз в три месяца он проводил вечера вопросов и ответов, на которых ему приходилось решать довольно сложные задачи. Однако задача, предложенная Робином, застала его врасплох.

– Ты, видимо, внимательно читал Евангелие, Робин, – сказал он, – и знаешь, что Матфей, Марк и Лука расходятся с Иоанном в определении точной даты. Однако должен признаться, я не уверен, действительно ли завтра четырнадцатый день нисана и, следовательно, на закате начнется иудейский праздник. Мне, конечно, следовало поговорить с гидом и уточнить это обстоятельство. Досадное упущение с моей стороны.

Нельзя сказать, что заявление пастора хоть немного прояснило ситуацию. Мисс Дин не скрывала своего недоумения.

– Но как же это возможно? – спросила она. – Тайная вечеря, и вдруг сегодня. Нынче мы праздновали пасху очень рано. Ну да, двадцать девятого марта.

– Иудейский календарь расходится с нашим, – объяснил Бэбкок. – Пейсах, или, как мы его называем, еврейская пасха, далеко не всегда совпадает с христианской пасхой.

Неужели от него ожидают, чтобы он углубился в богословские тонкости только потому, что какому-то мальчишке доставляет удовольствие покрасоваться перед взрослыми?

Джим Фостер щелкнул пальцами в воздухе.

– Теперь понятно, почему я не смог дозвониться до Рубина, – сказал он жене. – Мне ответили, что его контора в Тель-Авиве будет закрыта до двадцать первого. Праздники.

– Надеюсь, магазины и базары все же будут открыты, – воскликнула Джил Смит. – Я хочу купить кое-какие сувениры для родных и друзей.

Немного подумав, Робин кивнул:

– Думаю, что да, по крайней мере до заката. А что если вы привезете своим друзьям мацы? – Неожиданно ему в голову пришла блестящая мысль, и, сияя, он повернулся к Бэбкоку. – Поскольку сейчас вечер тринадцатого дня нисана, – сказал он, – не стоит ли нам спуститься в Гефсиманский сад? Здесь недалеко, я спрашивал гида. Для того чтобы попасть в сад, Иисус с учениками прошел через долину; нам же этого делать не надо. Мы можем представить себе, что перенеслись на две тысячи лет назад и что Иисус уже в саду.

Даже леди Алтея, которая обычно умилялась любой выходке внука, почувствовала себя неловко.

– Право, Робин, – сказала она, – не думаю, что кто-нибудь из нас решится выйти в эту кромешную тьму и отправиться неизвестно куда. Ты, вероятно, забыл, что мы не дети, с которыми ты ставил пьесу в своей школе на Рождество. В зимние каникулы, – продолжала она, обращаясь к Бэбкоку, – они разыграли премилую пьеску на сюжет Рождества Христова. Робин был волхвом.

– Вы знаете, – подхватил Бэбкок, – мои ребята в Хаддерсфилде тоже поставили этот эпизод на сцене нашего клуба. Они перенесли действие во Вьетнам. Я долго ходил под впечатлением.

Робин так выразительно смотрел на пастора, что тот, сделав над собой немалое усилие, уступил.

– Знаешь что, – сказал он, – если ты действительно хочешь прогуляться к Гефсиманскому саду, я готов идти с тобой.

– Прекрасно, – заявил полковник, – я с вами. Глоток свежего воздуха нам всем не повредит. Я знаю местность, так что под моим началом вы не заблудитесь.

– А как вы? – шепнул Джим Фостер своей соседке Джил. – Только будьте подобрее, а то я вас не отпущу.

Робин радостно улыбнулся. Все складывается, как он хотел. Теперь можно не бояться, что его рано отправят спать.

– А знаете, – сказал он, дотрагиваясь до руки Бэбкока, причем голос его звучал удивительно звонко, – если бы мы действительно были учениками, а вы Иисусом, вам бы пришлось выстроить нас у стены и омыть нам ноги. Правда, бабушка, вероятно, сказала бы, что это уж слишком.

Он посторонился и с вежливым поклоном пропустил взрослых. Робина готовили к поступлению в Винчестер[92], и он прекрасно усвоил девиз – хорошие манеры делают человека.

Неподвижный воздух был чист и пронзительно свеж. От вечерней прохлады перехватывало дыхание.

Вниз вела крутая каменистая тропа, с обеих сторон стиснутая каменными стенами. Справа от нее, за мрачным островком кипарисов и пиний, едва виднелись семь глав православного собора и небольшой покосившийся купол церкви Слез Господних. Днем, когда луковицы церкви Марии Магдалины[93] горят золотом в ярких лучах солнца, городские стены, там, за Кедронской долиной, опоясывающие Иерусалим, парящий над ним Купол Скалы[94] и сам город, широко раскинувшийся на холме, производят ошеломляющее впечатление, и сердце каждого паломника невольно начинает биться сильнее. Так было всегда. Но сейчас, вечером… Сейчас, подумал Эдуард Бэбкок, под этим черным небом и бледно-желтой луной, что светит нам в спину, кажется, что даже глухой шум, доносящийся снизу, с дороги на Иерихон, сливается с царящей здесь тишиной и растворяется в ней. Чем ниже сбегала крутая тропа, тем выше поднимался город, и долина между ним и Елеонской горой становилась все более темной и мрачной, напоминая извивающееся русло пересохшей реки. Минареты, купола, шпили, крыши мириад человеческих жилищ сливались в гигантское пятно, очертания которого неясно вырисовывались на фоне неба. Оставались лишь городские стены: неколебимо высились они на противоположном холме, тая угрозу и вызов.

Я не готов, думал Бэбкок, все это слишком значительно, мне не объяснить им истинного смысла того, с чем мы соприкоснулись. Надо было остаться в отеле, просмотреть записи, изучить карту, чтобы завтра говорить более или менее убедительно. Но лучше всего было бы прийти сюда одному.

Словоохотливость шагавшего рядом полковника раздражала пастора, хотя он и понимал, что подобная черствость не пристала его сану. Кому интересно, что в 1948 году здесь стоял его полк? Какое это имеет отношение к раскинувшейся перед ними картине?

– И вот, – говорил полковник, – в мае мандат передали ООН, и к первому июля мы покинули Палестину. По-моему, нам следовало остаться. С тех пор здесь творится черт знает что. В этой части света никогда не успокоятся: наши кости уже истлеют в земле, а они все еще будут драться за Иерусалим. Красивое, знаете ли, место, когда смотришь отсюда. Ну и пылища же была в Старом городе.