Книга Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан

– Помни, о чем я тебе говорил, парень, – бросил мне Брам. – Левая сторона у него слабая.

Я видел, как сражается и убивает противников венд, и мне казалось, у него нет никаких слабостей, но я кивнул Браму, и мы разошлись в стороны – каждый к своему сопернику. Гул нарастал, громкость его потрясала, а ведь амфитеатр не был заполнен даже на треть. В голове у меня крутились слова Грега: «Там всегда царила смерть».

– Да поможет тебе Тор, – прогудел голос Свейна сквозь шум толпы.

Я не стал на него смотреть – не хотел, чтобы он увидел мертвенный страх на моем лице. Плохо уже то, что его видел Гвидо, однако лучше он, чем один из моих побратимов. Я покрутил плечами – щит на левой руке был тяжелым, как якорь «Змея». Ноги мои приросли к земле, подобно корням Мирового древа; я боялся, что если шагну вперед, то упаду лицом в пыль. Сердце колотилось о ребра. Волосы на затылке встали дыбом. Между лопаток струился холодный пот. Мускулы ног подрагивали.

Я посмотрел на копье венда. «Наверное, таким копьем великий ас забивал гигантского вепря Сехримнира для трапезы в Вальхалле», – подумал я. Окованное железом древко возвышалось над Берстуком на две головы, а наконечник был франкским, огромным и «с крыльями», чтобы копье не слишком глубоко входило в тело врага. В мое тело. Самого же венда защищали меховые шкуры и вываренная кожа, и глуп тот, кто думает, что воина в таком облачении легче убить, – оно защитит лучше любого панциря. У такого воина, как Берстук, наверняка нашелся бы панцирь или даже несколько, и все же он предпочел шкуры, а значит, был уверен в себе. Его до сих пор не убили, хотя многие пытались.

А вот шлем на нем был железный, заостренный, – наверное, с убитого синелицего. Вообще, венд походил на тролля: борода с проседью, нос картошкой, рожа, полная гнойных чирьев. Шлем был маловат и сдавил ему брови так, что видны были только щелки глаз, похожие на лунки, оставленные мочой в грязном снегу. Берстук был так безобразен, что напугал бы и родную мать, а у меня затряслись поджилки, и я пожалел, что не умер во сне прошлой ночью.

Должно быть, он различил свое имя в общем крике, потому что повернулся к трибунам и потряс в воздухе щитом и копьем, как и на предыдущих поединках.

– Скандинав, знаешь, что означает имя «Берстук»? – крикнул мне один из «длинных щитов», с трудом выговаривая чужие для него английские слова.

Он был приземист, с аккуратной бородкой и черными, глубоко посаженными глазами.

– Не знаешь? – переспросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Так зовут злобного лесного бога на его родине, – произнес он нарочито медленно и уставился на меня, словно рыбак, забросивший уду.

– И что, он так же безобразен, как этот кусок вонючего свиного дерьма? С такой рожей только в лесу и прятаться.

К моему удовольствию, глаза солдата раскрылись чуть шире – я его удивил.

Гвидо покинул арену. Свейн, Брам и их соперники сделали шаг друг к другу – всем не терпелось начать бой. Я выставил ногу вперед и, к счастью, не упал. А потом шагнул навстречу судьбе.

Свейн и Африканец схлестнулись первыми. Щиты ударили друг об друга, как рога огромных лосей. Толпа взревела. Гул был как при страшном пожаре, когда пламенем схватываются балки под крышей и столб огня устремляется вверх. И тут венд пошел на меня. Он размахнулся копьем, как секирой, и полетела бы моя голова с плеч, но я вовремя закрылся, и наконечник копья лязгнул по щиту. Венд зашел справа и попытался ударить меня напрямую, но я блокировал удар древком и ткнул копьем ему в рожу. Он отпрыгнул, и острие лишь скользнуло по шлему. Толпа ахнула. Рядом секира Свейна лязгнула по умбону щита Африканца, а копье Грека клацнуло о Брамово. Слышались яростные вопли, но я боялся отвернуться от безобразного венда. Он вертел огромное, окованное железом копье, как пушинку, и, казалось, наступал на меня одновременно со всех сторон. Удар «крылатого» наконечника – и от моего щита во все стороны брызнули щепки. Я тут же перебежал на другое место, отчаянно не желая становиться легкой мишенью. Венд пырнул меня копьем под щит, задев кожаные наручи. Уклониться я не успел, и острие вонзилось мне в кольчугу – сломанные кольца, разлетевшись, сверкнули на солнце, будто водяные брызги. Обуреваемая жаждой крови толпа завыла. Я пошатнулся от пронзившей меня боли, однако крови на груди не было – меня спас кожаный подкольчужник. «Бей слева… старая рана…» – проревел в мозгу голос Брама. Я попытался ударить Берстука в левую ногу, но он закрылся щитом. Я ударил снова. И снова. Он каждый раз уворачивался, и мне приходилось кружить вместе с ним, но подобраться ближе никак не удавалось. Если б не изнурительные занятия с Сигурдом и Флоки, я бы уже валялся в пыли, истекая кровью. Однако приговор судьбы по-прежнему висел надо мной.

– Вот это я понимаю, бой так бой! – прокричал Свейн.

У меня не было сил на лишние слова; думаю, у Брама тоже. Краем глаза я видел его – свирепую гору железа, – но Грек был силен и проворен и отражал любые удары.

Щитом я отклонил Берстуково копье вверх. Воспользовавшись моментом, он молниеносно перевернул копье и, широко расставив ноги, со всей силы врезал им мне в лицо. Я успел наклонить голову, и удар пришелся на шлем. Мне чуть не вышибло глаза, я зашатался. Берстук снова и снова набрасывался на меня с копьем, а я каким-то чудом умудрялся подставлять щит.

– Держись, Ворон! – кричал Брам. – Держись!

Ноги подгибались, меня мотало из стороны в сторону. Я уже почти падал, и тут меня поддержала стена… Нет, не стена. Свейн. С яростной гримасой силач подставил плечо с щитом под мощный удар Берстука и встряхнул меня, чтоб я стоял ровно.

– Убей урода, – ухмыльнулся он и устремился обратно к Африканцу, свирепо рассекая воздух секирой, отчего синелицему пришлось отступить назад.

Прищурившись от слепящей боли, я бросился влево. Копье венда было слишком длинным, и мне никак не удавалось подобраться ближе. Я отошел назад, чтобы собраться с силами, и, к счастью для меня, венд воспользовался этим, чтобы покрасоваться перед толпой, победно подняв руки, словно я уже покойник. Самодовольства ему было не занимать. На этот раз я решил ударить сверху. Подняв копье над головой, я размахнулся и метнул его во врага. Однако Берстук обладал острым, как франкский наконечник, чутьем – он подался назад, мое копье отскочило от его щита и улетело далеко в сторону. Венд заухмылялся, уверенный, что я рискнул всем и проиграл.

– Ты, троллья подмышка, – прорычал я, сплевывая густую слюну и вытаскивая меч.

Толпа ревела, требуя крови.

– Сын драугра.

Я не знал, понимает ли он, что я ору, но мне было плевать – он и так жаждал меня убить. А теперь еще и думал, что это будет проще простого, раз я без копья. Он подошел ко мне так близко, что я мог попасть в него плевком. Вблизи венд был еще безобразнее. Чирей над его верхней губой лопнул, на бороду текла желтая слизь. А еще он рычал, словно придушенный пес. Сзади раздался крик боли – кого-то ранили. Толпа бесновалась.