Книга Сентиментальный душегуб - Наталья Александрова

– Послушай, так ты его видела, кто же это был?

– Как, разве я тебе не сказала? – удивилась я. – И кстати, ты там внизу, когда проходил, сам не видал?

– Там было не на что смотреть, – дрогнувшим голосом сказал он, – шестой этаж все-таки… Но не томи ты, говори, кто это был, который из трех?

– Этот, как его, Джордж Верри, американец!

– Господи, он-то тут при чем? – изумился Володя, но я этого уже не слышала.

Когда убийца отодвинул ржавый засов и вышел на чердак, он не сразу понял, куда подевалась женщина, за которой он гнался. Он быстро обошел чердак – тот был не слишком велик, и спрятаться там было негде. Тогда он заметил следы на пыльном подоконнике и понял, куда она делась. Выглянув в окно, он увидел, как женщина ползет по краю крыши, толкая перед собой ту самую коробку. Выбора у него не было, он тоже взобрался на подоконник. Голова и так болела после удара сковородкой, а при виде разверзшегося перед ним бездонного двора-колодца головокружение стало просто невыносимым. Он замер, потом сделал несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть себе власть над собственным организмом.

Но тут он услышал за спиной шаги. Стоя на узком подоконнике, он боялся делать резкие движения, поэтому не повернулся всем телом, а только оглянулся через плечо. К нему приближалась немолодая скромно одетая женщина. Что она здесь делает? Что ей нужно на чердаке?

– Эй, тетка! – крикнул он. – Чего ты здесь потеряла, куда ты?

Но она не ответила и приближалась неторопливой шаркающей походкой, гадко улыбаясь.

Убийце стало страшно.

Он полез в карман за складным ножом, но голова закружилась еще сильнее, и ему пришлось схватиться за оконную раму, чтобы не упасть.

Женщина шла к нему, безучастная и неотвратимая, как сама смерть. Убийцу охватила непонятная тошнотворная слабость. Ему все стало как-то безразлично – даже собственная жизнь. Он не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Женщина подошла к нему вплотную и подняла железный прут.

Убийца смотрел на нее в ужасе. Кто она такая – Судьба? А может, это сама Смерть пришла за ним? Может, так она и выглядит – не жалкий скелет в истлевшем саване, а невзрачная скромно одетая немолодая женщина?

– За что? – слабым голосом прошептал убийца, хотя и так знал, за что.

– За Митеньку, – ответила женщина, все так же гадко улыбаясь, – но вообще-то это бизнес. Тебя заказали.

С этими словами она неожиданно резким сильным ударом железного прута обожгла его ноги. Убийца вскрикнул, ноги его безвольно обмякли, он попытался удержаться руками за раму окна, но женщина снова ударила его прутом – на этот раз по рукам.

Руки разжались, и убийца со страшным безнадежным криком полетел в бездонный колодец двора.

Его крик оборвался на жуткой душераздирающей ноте, и со дна колодца донесся отвратительный удар.

Немолодая скромно одетая женщина бросила железный прут в угол, в кучу такой же ржавой арматуры – где еще можно спрятать желтый лист, как не в осеннем лесу, среди тысяч и тысяч таких же желтых листьев?

Она быстро ушла с чердака, спустилась по лестнице и покинула дом. Никто не заметил ее, а если кто-то и заметил, то не обратил внимания.

Что с нами сделала на следующий день следователь Громова – это отдельный роман в трех частях с прологом и эпилогом. Минут сорок она воспитывала почему-то только Володю, а я с нетерпением ждала, когда же она обратится непосредственно ко мне, чтобы дать ей достойный отпор. Но со мной она разговаривала достаточно вежливо, то ли израсходовала весь запал на Володю, то ли разглядела во мне достойного противника. Во всяком случае, она только задавала вопросы по делу – как все было. Та немолодая тетка, что попалась мне на лестнице, разумеется, в полицию не позвонила, так что полиция прибыла уже, так сказать, под занавес – вызвали жильцы, когда увидели, что человек выпал из окна. Я официально засвидетельствовала, что преследовавший меня человек, который выпал потом из окна, является американским гражданином Джорджем Верри, во всяком случае, так он представился Володе на вернисаже покойной Аделаиды. Отдали мы Громовой и коробку с фотографиями Веры Сергеевны – пусть она сама разбирается, а нам это дело уже порядком надоело. И так уж убийцу мы ей прямо на блюдечке поднесли, и не наша вина, что он в несколько попорченном виде. Затем Володя попросил разрешения откланяться, на что Громова хмуро извинилась за то, что поначалу подозревала его. Володя ее простил, и мы ушли. По дороге он все удивлялся, почему же я раньше не сказала ему, что в детстве жила в этом доме, хотя, если честно, признался он смущенно, он что-то такое подозревал. Теперь уж настал мой черед удивляться. Но надо было идти на работу, а дома меня опять ждали три голодных троглодита. Наше общее дело закончилось, я помогла Володе отвязаться от Громовой, и теперь нам с ним как-то стало вместе нечего делать. Но Володя все медлил и медлил отпускать меня.

– Послушай, – робко обратился он ко мне, – послезавтра суббота, приходи ко мне, а?

«Как – опять?! – мысленно возопила я. – И снова в субботу!» – а вслух чуть не спросила зачем.

– Я хочу тебе что-то показать… – неуверенно бормотал он, – только не знаю, как ты к этому отнесешься.

Все ясно, написал очередной натюрморт и жаждет получить свою порцию похвалы, похоже, у нас уже становится традицией именно такое времяпрепровождение по субботам!

– Извини, дорогой, – вежливо улыбнулась я, – не знаю, смогу ли я…

– И прекрати делать такое лицо! – заорал он. – Не хочешь, так и скажи, а то: «Не знаю, милый», «Извини, дорогой», – передразнил он.

От неожиданности я чуть не поперхнулась. С чего это он так разозлился? Придется идти и хвалить его сковородки на серой скатерти.

Мои дети, предоставленные сами себе, немного оголодали, но все оказалось не так плохо, как я ожидала, – внука они не утопили в ванночке и потоп в квартире не устроили. Валерик даже подзаработал где-то деньжат и теперь полностью ощущал себя отцом семейства.

В субботу, несмотря на яростные протесты Лизаветы, я оделась поскромнее и улизнула из дому, сказав, что иду по делу и буду отсутствовать недолго. Я рассудила, что за всеми событиями вряд ли Володя мог успеть написать много картин – одну-две, не больше. С таким количеством я быстро расправлюсь и часов в девять буду дома.

Однако когда я пришла к нему, то не увидела никакого вернисажа. Все было как обычно, только на столе в комнате стояла бутылка шампанского. Я решила, что выпью чуть-чуть, один глоточек, а то опять перестану собой владеть. Мы выпили за успешное окончание дела, то есть за то, что убийства прекратились. Так-то радоваться было нечему – жалко Веру Сергеевну, да и Аделаида с Глебом не заслужили такой участи. Я пожалела даже жуткую череповецкую племянницу, хотя та уж точно пострадала исключительно по собственной жадности – сидела бы в своем Череповце, так и была бы жива-здорова.

– Хватит! – оборвал меня Володя довольно решительно. – Теперь поговорим о нас.