Книга Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны следствия - Филипп Шенон

Репортер журнала Time нашел Марину за столиком ресторана Parchey’s и отметил, что с момента убийства в ее жизни произошли потрясающие перемены. Ее прической, очевидно, занимался стилист из салона красоты, «чего покойный муж ни за что бы ей не позволил», подчеркивал автор; на ее лице был легкий макияж, она курила сигарету и потягивала водку с лаймом, а потом перешла на вишневый ликер. Сказав, что не голодна, она, тем не менее, попробовала филе миньон с грибным соусом.

В понедельник, 3 февраля, в 10.30 члены комиссии собрались в конференц-зале на первом этаже здания Организации ветеранов зарубежных войн. Присутствовали Уоррен и несколько других членов комиссии. Сенатор Рассел и Джон Макклой опоздали к началу. Согласно правилам комиссии, свидетель мог потребовать публичных слушаний, однако ни вдова Освальда, ни ее адвокат на этом не настаивали, поэтому журналистов в зал не пустили.

– Миссис Освальд, благополучно ли вы сюда добрались? – этими словами Уоррен открыл заседание, а переводчик перевел их на русский язык. Она кивнула. После чего он попросил ее встать и принести присягу4.

Допрос длился четыре часа, вел его Рэнкин. Он попросил Марину назвать ее полное имя.

– Меня зовут Марина Николаевна Освальд. Моя девичья фамилия Прусакова.

Про себя Рэнкин отметил, что правительственные агентства – ФБР, Секретная служба, полиция Далласа – допрашивали Марину в общей сложности сорок семь раз. Рэнкин не стал произносить это вслух, но сам он и его коллеги по комиссии прекрасно понимали, что на многих предыдущих допросах Марина говорила неправду. Список ее лживых ответов был длинным и внушал опасения – начиная с того, что сперва она заявила ФБР, что ничего не знала о попытке убийства ультраправого экстремиста Эдвина Уокера, предпринятой ее мужем в апреле, за семь месяцев до убийства Кеннеди. На самом деле позднее она призналась, что Освальд рассказывал ей о покушении на Уокера, причем довольно подробно, в тот вечер, когда оно было совершено. Все кончилось отчаянной ссорой, в ходе которой она пригрозила пожаловаться в полицию, если он попытается повторить что-либо подобное. Поначалу Марина также утверждала, что ничего не знала о поездке мужа в Мексику. Однако позднее призналась, что ей было известно об этой поездке еще в тот момент, когда муж только планировал ее. Он даже спрашивал, что привезти ей в подарок. Она попросила мексиканский серебряный браслет.

Рэнкин спросил Марину, не хочет ли она скорректировать свои прежние показания.

– Знаете ли вы о чем-то, что было неправдой в предыдущих допросах, и что вы хотели бы исправить?

– Да, – ответила Марина, – я хотела бы исправить кое-что, потому что не все сказанное мной было правдой.

По словам Марины, на первых допросах она не давала присягу и поэтому чувствовала, что может давать «менее точные» ответы. Она пояснила, что поначалу ей хотелось верить, что муж невиновен, что он не убивал президента, и ей не хотелось бросать ни на него, ни на себя тень подозрения в причастности к другим преступлениям, включая покушение на Уокера. Ложь, говорила она, объяснялась также ее неприязнью к агентам ФБР, которые вели большинство допросов. «Мне не хотелось быть с ними слишком откровенной».

Много часов подряд Рэнкин расспрашивал Марину о ее жизни в браке. Он спросил, что в самом начале привлекло ее в молодом американском перебежчике, которого она встретила в 1961 году на танцах в Минске, где Освальд работал на радиозаводе.

– Не так часто можно встретить американца, – ответила она, вспомнив, что ее будущий муж был «очень аккуратным, очень вежливым… казалось, что он будет хорошим семьянином». После танцев он попросил разрешения увидеться с ней еще раз, и она согласилась.

Вскоре Освальд признался ей, как он разочарован в Советском Союзе. «Он тосковал по дому, возможно, жалел, что приехал в Россию». Марина вспомнила, как «много хорошего говорил он» о Соединенных Штатах. «Он говорил, что его дом теплее и люди живут лучше».

В конце апреля 1961 года, всего через несколько недель после первой встречи, они поженились. Примерно через месяц, рассказывала Марина, Ли предложил уехать вместе с ним в США. Через год, после длительных бюрократических мытарств в советских инстанциях и Государственном департаменте США, супруги получили разрешение покинуть СССР. В июне 1962 года они прибыли в США и поселились в Форт-Уэрте, неподалеку от матери Освальда и его брата Роберта.

Именно тогда, говорила Марина, она поняла глубину распада семейства Освальдов: он ненавидел свою мать и почти совсем не хотел общаться со своими братьями. Ему очень непросто было найти работу, а когда он все же находил ее, не мог удержаться на месте. Почти любая работа казалась ему скучной, рассказывала Марина. Их брак быстро начал давать трещину, Освальд все более отдалялся, все сильнее погружался в свои бредовые идеи, стал агрессивен. Он регулярно бил Марину, до кровоподтеков, а однажды поставил ей синяк под глазом. «Я думаю, что он был очень нервный и… это как-то снимало его напряжение».

Воспитанная в культуре, где рукоприкладство по отношению к женам не было редкостью, Марина полагала, что отчасти сама провоцировала это насилие. «Иногда я сама была виновата», – объясняла Марина. Она давала Освальду поводы для ревности: ему удалось перехватить письмо Марины к ее бывшему молодому человеку в Россию – она писала, что лучше бы она вышла за него, а не за Освальда.

Ее муж так и не оставил своего увлечения марксизмом, которое привело его в Россию. Напротив, он постоянно объяснял Марине, что ищет чистую форму коммунизма, и полагал, что нашел ее на Кубе Фиделя Кастро. Он говорил ей, что планирует опять стать перебежчиком, на этот раз в Гавану. «Ли во что бы то ни стало хотел попасть на Кубу».

Он купил винтовку и начал упражняться в стрельбе, говоря, что это пригодится ему, когда он будет угонять самолет на Кубу. Он предложил Марине принять участие в захвате самолета, возможно, даже с оружием в руках. Но она отвергла эту безумную идею. «Я сказала, что не поеду с ним, что останусь здесь».

Он уехал в Мехико за визами, рассказывала она, чтобы его семья могла отправиться на Кубу. Как выяснилось, он планировал обмануть русское посольство в Мексике, притворяясь, будто вновь решил стать перебежчиком в СССР. С новой советской визой в руках он смог бы получить от кубинского посольства документы на транзитный проезд в Москву через Гавану. На самом деле, рассказывала Марина, Освальд намеревался остаться на Кубе, если бы попал туда. «Он хотел поехать на Кубу, – рассказывала она. – Я знаю, что у него не было никаких намерений ехать в Россию».

Рэнкин настойчиво расспрашивал Марину о путешествии ее мужа в Мексику, выясняя, что еще Освальд там делал, как проводил свободное время. Она припомнила, как Освальд рассказывал о посещении корриды и различных достопримечательностей. Было ли что-то еще? Хотя за время их совместной жизни муж никогда не проявлял интереса к другим женщинам – «ему не нравятся другие женщины», – он отдельно подчеркнул свою неприязнь к мексиканкам. «Он сказал, что ему не нравятся мексиканки», – сказала Марина, и Рэнкин больше не задавал вопросов на эту тему.