Книга Клад вечных странников - Елена Арсеньева

Он осторожно поднялся по скользким ступеням, потянул на себя разбухшую дверь. Она неохотно подалась. Все правильно, такие святые отшельники, как этот дед Никишка, по долгу службы живут с незапертыми дверями. «Мир входящему!» Ну что же, сейчас мы проверим, какой это мир…

В сенях мерзко воняло сыростью, почему-то свежей землей. Черт, как будто на краю могилы стоишь! Поганая все-таки штука – старость.

– Кто тут? – Голос из-за второй двери.

– Это я.

Старик встал на пороге – черный, словно обугленный в слабом свете, дрожавшем за его спиной.

– Ты?.. Пришел, значит.

Да он вроде и не удивился позднему – или раннему, это уж как посмотреть! – гостю.

– А ты что, меня ждал?

– Знал, что не утерпишь, прибежишь долю свою искать.

Долю?! Да он что, смеется?

– Ты, наверное, шутишь, Никифор Иваныч. Какую еще долю?! Чур без доли, как мы пацанами говорили, если что-то найдем!

– Ну, тогда быть тебе вовсе бездольным, парень. Доля – это ведь не часть. Это судьба.

Псих скрипнул зубами. Он что, играть с ним в слова вздумал, этот старый домовой?

– Мне известно, что где-то здесь, в скиту, хранятся несметные сокровища, – невнятно выговорил он. – Не знаю, правда или нет, будто это те самые дары, которые Ольга привезла когда-то из Византии вместе с крестом, которым ее обратил в православие сам император Константин. Вы, староверы, считаете, что эти реликвии должны принадлежать только последователям истинной веры, а не поганым никонианам, поэтому и укрыли их надежно, еще когда началось гонение на последователей Аввакума. Так?

Дед Никифор молчал, однако Психу показалось, будто он вздрогнул. Или это пламя свечи дрогнуло от порыва сквознячка?

Однако голос его, когда он заговорил, звучал подчеркнуто равнодушно:

– Морок это и бред. Кощуны, наваждение диаволово. Откуда только взял ты эту чушь?

– Сорока на хвосте принесла, – с издевкой сказал Псих. – Имя той сороки – Федька, внучок твой.

– Федька?.. – Наступило молчание, словно старик силился вспомнить, кто это такой. И вдруг пробормотал – словно бы с изумлением: – А ведь ты врешь. Помер Федька, уж сколько годов тому. В войну помер. Я это доподлинно знаю, как если бы сам при той кончине предстоял.

– Ух ты! – Псих даже отпрянул с нарочитым изумлением. – Ответ правильный! Ну, верно говорят, что ты стопроцентный колдун. Экстрасенс, не побоюсь этого слова… Да, внучок твой откинул коньки в военном госпитале, в сорок втором году, после тяжелого ранения. Но не ты предстоял, извините за выражение, при его кончине, а некая особа. Ей-то он и открыл душу, ей-то и исповедался, ее-то и посвятил во все ваши маленькие тайны.

– Какие еще тайны? – Теперь голос старика звучал равнодушно и даже устало. – Федька пацаном был, когда я из дому ушел, он не знал ничего и знать не мог. Выдумки это… выдумки всё!

– И опять ты правду говоришь, – покладисто согласился Псих. – Все, о чем Федька тогда знал, – что странник спрятал под порогом шкатулку. Должен был ее тебе передать, да не успел. Тебе пришлось ноги уносить, а гробик черный так и остался лежать, где был положен. Чтоб ты знал: никто его не нашел. Тот дом давно снесли, всю улицу снесли. Теперь на ее месте громоздятся многоэтажные бараки. Но это теперь. А тогда твой внук пошел по плохой дорожке, и в один прекрасный день замели мусора парнишечку, погнали срок мотать. Чалился он на Соловках, а за компанию с ним – кто? Угадай с трех раз, Никифор Иваныч! За компанию с ним парился не кто-нибудь, а тот самый странник, твой кент. Он-то перед смертью и рассказал внучонку Феденьке про черный гробик и тайну, которую ты охраняешь. Тоже мне, нашел кому вековые тайны доверять! Федька и сболтнул где что не надо…

– Врешь снова! – Голос старика окреп. – Не стал бы Федька болтать кому попало! Мой внук, моя кровь!

– Может, и не стал бы, – усмехнулся Псих. – Ему бред язык развязал. Предсмертный бред. А рядом в эти судьбоносные минуты оказалась одна ушастая девка… Долго рассказывать, как и каким образом информация от нее наконец-то попала ко мне. Достаточно того, что я сейчас стою перед тобой. Стою и задаю вопрос.

Дед молчал.

– Может быть, вопрос повторить? – осведомился Псих.

Ни звука в ответ.

– Дед, я знаю, ты прожил долгую жизнь, – выговорил Псих, цепляясь за остатки сдержанности. – И мне бы не хотелось марать рук о такую достопочтенную рухлядь. Но имей в виду, уважение к твоим сединам меня не остановит. Все вы боитесь адского огня, но я тебе устрою такой ад на земле, что ты сам начнешь меня о смерти молить.

– Мучить станешь? – спокойно спросил старик после некоторой паузы. – Воля твоя… а все же не боишься, что я Богу душу отдам – и тогда ты вообще ничего о кладе не узнаешь?

– Не-а! – нервно хохотнул Псих. – Не боюсь, представь себе. Я же говорю, Федька, хоть и против своей воли, наболтал изрядно. Например, мне точно известно, что ты не можешь себе позволить помереть не около клада. Хоть кровью будешь истекать, а потащишься туда. Зарок такой, иначе… Ну, тебе лучше знать, что такое – иначе.

– Пришествие Антихристово до срока! – вымолвил старик, словно в бреду. Теперь уже можно было не сомневаться – его пробрала крупная дрожь.

Псих задумчиво смотрел на его склоненную голову.

Пришествие Антихристово… Да, крепко же оберегал себя этот дед от знаков современного мира! А разве война была не пришествием Антихриста? И Псих не раз слышал разговоры верующих людей, будто перестройщик Меченый и есть тот самый Антихрист, по пришествии коего взошла над страной звезда Полынь – Чернобыль. Все в точности, как в Апокалипсисе: «И многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

Он сунул руку за пояс джинсов и неторопливо вытащил пистолет. Скомкал на груди грязно-белую рубаху старика, подтащил его к себе, заглянул в черные провалы глазниц. Приставил дуло к его виску – и увидел, как зашевелились усы над губами: старик читал молитву.

Отходная? «Ныне отпущаеши?» Или что там они бормочут в ответственную минуту?

– Нет, – усмехнулся с мучительным наслаждением. – Зря стараешься. Так просто ты от меня не отделаешься!

Он чувствовал себя сейчас необыкновенно сильным. Это тщедушное тело трепыхалось в его руках, словно сухой березовый листок под ветром. Псих прижал к стене его тощую руку. Старик сделал попытку рвануться, но где там! Пусто дело. Псих приткнул к его ладони ствол пистолета.

– Будет больно, – предупредил. – Будет очень больно. Не заставляй меня делать этого. Ведь все равно скажешь, скажешь…

Голос его звучал холодно, однако Псих уже чуял, чуял, как под спудом пепла его спокойствия начинает тлеть знакомый огонек бешенства. Вразумил бы этого старика тот Бог, которому он верит, не дал бы ему излишне забавляться с этим опасным огоньком!