Книга Падшие - Лорен Кейт

— Ненавижу прощания, — выдохнула мама Люс, прервав размышления дочери, чтобы порывисто ее обнять.

Девочка посмотрела на часы и нахмурилась. Она понятия не имела, каким образом вечер наступил так быстро и родителям пришла пора уезжать.

— Ты позвонишь нам в среду? — спросил папа, расцеловав ее в обе щеки так, как было принято во французской ветви их семьи.

Пока они вместе возвращались к парковке, родители держали Люс за руки. Они оба еще раз обняли ее и расцеловали. Они пожимали руку Пенн и желали ей всего наилучшего, когда Люс заметила видеокамеру, укрепленную на кирпичном столбике сломанного телефона-автомата у выхода. Наверное, она была оснащена датчиком движения, поскольку поворачивалась следом за ними. Эта камера не входила в обзорную экскурсию Аррианы и определенно не выглядела «дохлой». Родители Люс ничего не заметили — возможно, к лучшему.

Они двинулись к выходу, дважды обернувшись, чтобы помахать девочкам, стоящим у входа в главный вестибюль. Отец завел старенький черный «крайслер» и опустил окно.

— Мы тебя любим, — крикнул он так громко, что Люс обязательно смутилась бы, если бы ей не было так грустно.

Девочка помахала им в ответ.

— Спасибо, — прошептала она.

«За пралине и бамию. За то, что провели здесь целый день. За то, что взяли под крылышко Пенн, не задавая вопросов. За то, что все еще любите меня, хотя я вас пугаю».

Когда задние габаритные огни скрылись за поворотом, Пенн похлопала Люс по спине.

— Думаю проведать моего папу.

Она поковыряла землю носком ботинка и робко подняла взгляд на подругу.

— Может, хочешь пойти со мной? Если нет, я пойму, ведь для этого потребуется еще раз зайти внутрь…

Она ткнула большим пальцем куда-то в глубь кладбища.

— Ну конечно же, я пойду, — отозвалась Люс. Они обошли кладбище по краю, держась на самом верху, пока не добрались до восточного склона, где Пенн остановилась перед могилой.

Та оказалась скромной, белой и покрытой рыжеватым слоем сосновых иголок. Девочка опустилась на колени и принялась смахивать их на землю.

«Стэнфорд Локвуд, — гласила надпись на простом надгробии, — лучший отец в мире».

Люс едва ли не слышала за этой фразой трогательный голос Пенн, и слезы навернулись ей на глаза. Она не хотела, чтобы подруга это заметила — в конце концов, родители самой Люс живы и здоровы. Если кому и следует сейчас плакать, так это… Пенн, собственно, и плакала. Она пыталась это скрыть, тихонько шмыгая носом, и всего несколько капель впиталось в обтрепанный край ее свитера. Люс тоже опустилась на колени и помогла ей стряхнуть иголки. Затем обхватила подругу обеими руками и стиснула так крепко, насколько хватило сил.

Отстранившись и поблагодарив, Пенн пошарила в кармане и вытащила оттуда письмо.

— Я всегда ему что-нибудь пишу, — объяснила она.

Решив ненадолго оставить подругу наедине с отцом, Люс встала, отступила на шаг и отвернулась к лежащему внизу центру кладбища. Ее взгляд все еще затуманивали слезы, но ей показалось, что она разглядела кого-то, в одиночестве сидящего на вершине обелиска. Да. Мальчика, обнимающего руками собственные колени. Она понятия не имела, как он туда забрался.

Он выглядел закоченевшим и одиноким, как если бы провел там весь день. Он не замечал ни Люс, ни Пенн. Похоже, он ничего не замечал. Но Люс не нужно было приближаться и заглядывать в эти лилово-серые глаза, чтобы узнать его.

Девочка долго искала объяснения тому, почему личное дело Дэниела настолько скупо на детали, какие тайны скрывает пропавшая из библиотеки книга его предка, что вспомнилось ему, когда она спросила его о семье. Почему он с ней то пылок, то холоден… постоянно.

После столь волнующего дня, проведенного с родителями, при одной мысли об этом у Люс едва не подкосились колени. Дэниел был один в целом мире.

14 ПРАЗДНЫЕ РУКИ

Во вторник целый день шел дождь. Черные как смоль тучи подступили с запада и клубились над школой, не слишком-то улучшая настроение Люс. Ливень обрушивался на землю неровными волнами — то моросящий, то проливной, то с градом, — прежде чем утихнуть и начаться заново. Учащимся не разрешалось даже выходить наружу на переменах, и к концу занятия по математическому анализу Люс почувствовала, что сходит с ума.

Она осознала это, когда ее записи отклонились от теоремы о среднем, приняв следующий вид:

15 сентября: начало — грубый жест от Д.

16 сентября: опрокинувшаяся статуя; рука на голове, чтобы защитить меня (как вариант: он просто нашаривал выход); незамедлительный уход Д.

17 сентября: вероятно, неверное истолкование кивка Д. как совета посетить вечеринку Кэма. Беспокоящее открытие насчет отношений Д. и Г. (ошибка?).

Записанные таким образом события представляли собой начало довольно нескладного перечня. Дэниел был с ней то пылок, то холоден. Возможно, он так же думал о ней — хотя, если спросить Люс, любая странность с ее стороны служила лишь ответом на непрерывные странности с его.

Она сама предпочла бы избежать порочного круга, по которому шли их отношения. Люс не желала никаких игр. Она просто хотела быть с ним. Вот только не знала почему. Или как этого добиться. Или, по правде сказать, что вообще значит — быть с ним. Она чувствовала только, что, несмотря ни на что, думает именно о нем. Тревожится именно о нем.

Девочка решила, что если сумеет отыскать нечто общее в ситуациях, когда он был добр к ней и когда он отстранялся, то, возможно, найдет какую-то закономерность в непредсказуемом поведении Дэниела. Но пока список только вгонял ее в уныние. Она смяла листок.

Когда звонок наконец-то отпустил их с занятий, Люс поспешила прочь из класса. Обычно она дожидалась Арриану или Пенн, чтобы пройтись вместе с ними, страшась того мига, когда их пути разойдутся и она останется наедине с собственными мыслями. Но сегодня, для разнообразия, ей не хотелось никого видеть. Она предвкушала немного времени, принадлежащего только ей. Девочка знала лишь один верный способ отвлечься от мыслей о Дэниеле — долгое, упорное, одинокое плавание.

Пока остальные учащиеся разбредались по комнатам, Люс натянула капюшон свитера и выбежала под дождь, торопясь добраться до бассейна.

Спускаясь по ступеням Августина, она с силой врезалась во что-то высокое и черное. В Кэма. От толчка стопка книг закачалась у него в руках и с грохотом рассыпалась по мокрому камню. Его капюшон тоже был накинут на голову, в наушниках надрывалась музыка. Вероятно, он и сам не заметил ее приближения. Каждый из них находился в собственном мире.

— Ты цела? — спросил мальчик, кладя ладонь ей на спину.

— Все в порядке, — ответила Люс.

Она едва пошатнулась. Это его книжки упали.