Книга Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вновь признание самого Ивана Константиновича: «Я должен сказать, что чувствовал особый прилив вдохновения, когда брался за кисть, чтобы изобразить один из моментов жизни великого поэта на морском берегу… Этот старый сюжет, казалось, овладел всем существом моим».
Сколько же работ Айвазовского, посвященных памяти поэта, ныне почти неизвестны, а некоторые и вообще утрачены: «Пушкин у скал Аю-Дага», «Пушкин в Крыму», «Пушкин на вершине Ай-Петри при восходе солнца», «Пушкин на берегу с семьей Раевских близ Гурзуфа», «Пушкин у Гурзуфских скал»… Настоящая крымская пушкиниана!
И можно предположить, что какие-то наброски к будущим полотнам (все они были написаны значительно позднее, не при жизни Наталии Николаевны; первая из них — «Пушкин на берегу Черного моря» датирована лишь 1868-м годом) могла видеть и она сама. Ведь Наталия Николаевна бывала в петербургской студии прославленного мариниста, к тому времени уже профессора Академии художеств.
И разговор меж ними мог идти о будущем издании собрания сочинений Пушкина, предпринятом П. В. Анненковым и самой Наталией Николаевной. Художник готов был принять деятельное в нем участие. Свидетельство более чем важное — письмо издателя брату, датированное маем 1852 года: «Айвазовский обещал нарисовать для сего издания несколько картин; мне предоставлен выбор сюжета, где бы находилось море».
Вероятно, живописец делился с вдовой поэта своими замыслами, советовался с ней — ведь ему было так важно знать ее суждение. И, конечно, он не мог не расспрашивать Наталию Николаевну о жизни ее великого мужа, его увлечениях, привычках, пристрастиях. Косвенным подтверждением тому — воспоминания самого Айвазовского, свято хранившего в памяти ту давнюю встречу с Пушкиным: «С тех пор и без того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных бесед и расспросов о нем».
И мог ли он не говорить о Пушкине с той, которую боготворил сам поэт? Да и подаренная Наталии Николаевне картина «Лунная ночь у взморья» не есть ли свидетельство его искренней дружбы?
«На память Наталии Ланской от Айвазовского. 1-го Генваря 1847-го года. С.-Петербург» — на обороте полотна счастливо сохранилась дарственная надпись.
Это был прекрасный подарок — вид Константинополя: с темной громадой величественной «Голубой мечети» и острыми башнями минаретов, пронзавших ночную тьму, с разлившейся на морской глади лунной дорожкой и двумя смутными силуэтами — турчанки и ее спутника — на древнем акведуке. Романтический город в таинственном золотистом свечении ночного моря и неба…
Блестит луна, недвижно море спит,
Молчат сады роскошные Гассана…
Почему именно эту картину выбрал для Наталии Николаевны Айвазовский? А такие подарки, надо полагать, делались лишь самым близким и дорогим друзьям, и она входила в их круг. И не было ли здесь скрытого подтекста? Ведь некогда именно из Константинополя, из дворца турецкого султана Ахмеда III, и был доставлен в Москву по велению русского царя маленький заложник — арапчонок Ибрагим, которому в будущем суждено было стать российским генералом и прадедом великого поэта.
А может быть, художнику была ведома извечная пушкинская мечта о «чужих краях»? И он знал, что Пушкин в Одессе, во время южной ссылки бредил о далеких берегах и уже готовился тайком на корабле уплыть в Константинополь? Княгиня Вера Вяземская была вовлечена в тот план побега. И, возможно, от нее знала о тех давних романтических грезах поэта и его юная жена… Константинополь, древний Царьград, овеянный легендарной славой Олегова похода, — такой близкий и такой недосягаемый для Пушкина город.
И южная поэтическая ночь, и мерцающие в лунном свете очертания восточной сказочной столицы могли о многом напомнить душе Наталии Николаевны.
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной ночи, о луне…
Судьба картины загадочна. Каким-то образом в семидесятых годах прошлого века она оказалась в Риге. О редкой находке тут же было сообщено в Феодосию, в Картинную галерею имени И. К. Айвазовского. «Лунная ночь у взморья» была приобретена крымской галереей и заняла достойное место среди других шедевров мастера. Во всяком случае, так впервые об этой картине, принадлежавшей вдове поэта, сообщили писатели И. Ободовская и М. Дементьев в своей книге «После смерти Пушкина».
Позднее мне довелось узнать более точные сведения о странствиях лунной марины. Людмила Николаевна Девятко, научная сотрудница Феодосийской картинной галереи, архивист, имела счастливую возможность изучить всю деловую переписку, связанную с историей поступления этой картины. И выяснить весьма любопытные обстоятельства. Оказалось, по воспоминаниям Н. С. Барсамова, автора известной монографии «И. К. Айвазовский», впервые о «Лунной ночи…» стало известно еще в середине прошлого века, но следы картины тогда, казалось, были навсегда потеряны. И вдруг неожиданно в июле 1967-го (в тот год отмечался стопятидесятилетний юбилей со дня рождения мариниста) в Феодосию, в картинную галерею пришло письмо из Москвы: коллекционер Егор Иванович Тобольский предлагал приобрести у него некоторые работы великого живописца, в том числе и «Лунную ночь…»
В фондах крымской галереи среди заключений искусствоведов о художественной ценности полотна и протоколов экспертной комиссии хранится и такой уникальный документ:
«Особенно важно нам приобрести картину Айвазовского, так как она является той картиной, которую Айвазовский написал для жены A.C. Пушкина и подарил ей. Дарственная надпись на оборотной стороне имеется».
Но почему же столь ценный подарок художника не был сохранен внуками и правнуками Наталии Николаевны? Логично предположить, что картина перешла по наследству к одной из ее дочерей от брака с Петром Ланским. Старшим своим детям Наталия Николаевна передала самое дорогое, связанное с именем их великого отца, — рукописи поэта, его библиотеку, пушкинские мемории. «Лунная ночь…» была подарена ей, когда она уже носила фамилию Ланская, и, вероятно, оставалась в доме и после ее кончины. Вряд ли и генерал Ланской, свято хранивший память своей незабвенной Таши, мог расстаться с этой картиной ранее 1877-го — года своей смерти…
И вновь небольшое отступление. Открылось еще одно любопытное обстоятельство: дружбе Наталии Николаевне с прославленным маринистом способствовал и ее второй супруг. Подтверждением тому — строки из письма самого Айвазовского, отправленного из Парижа в мае 1843 года и адресованного своему приятелю:
«Это письмо взялся доставить добрый Петр Петрович Ланской, который едет сегодня в Петербург. Мы часто говорили с ним про Вас, про Ваше доброе попечение обо мне и прочее. Он может рассказать подробнее про меня и картины мои…»
Еще один любопытный исторический факт: в «Сборнике биографий кавалергардов» за 1801–1826 годы приводятся сведения об Александре Петровиче Ланском:[9]детство провел он в родовом имении «под самой Феодосией», где подолгу проживал вместе со своими братьями, и даже научился татарскому языку.
