Книга Якоб решает любить - Каталин Дориан Флореску

В Пассау они тоже задержались на день, пока им не выдали денег на дорогу до Вены. Три гульдена — деньги небольшие, особенно учитывая, что каждый, кто не греб, должен был заплатить корабельщику четыре. Но поскольку Фредерик проявил себя усердным и ловким гребцом, его освободили от уплаты.

Его жена не могла нарадоваться открывавшимся ей качествам мужа. Он оказался хватким человеком, и с ним ее жизнь могла быть если уж не легкой, то хотя бы сносной. И наверняка в нем достаточно мужской силы, чтобы зачать с ней нескольких детишек. Ее родители тоже присматривались к новоиспеченному зятю и одобряли выбор дочери. Должно быть, он станет крепким, а то и вовсе зажиточным крестьянином.

В Энгельхартсцеле всех заставили сойти на берег, и чиновник австрийской таможни обыскал их, раздев чуть ли не догола. Больных, увечных и неженатых тут же отправили назад, забрав к тому же почти все деньги в качестве комиссии. Так был потрачен еще один день, но ни это, ни придирки чиновников не огорчали переселенцев, поскольку они укладывались в график путешествия и до сих пор не подвергались серьезной опасности. Они уже начинали надеяться, что все пройдет гладко, хотя заранее смирились с неизбежными тяготами путешествия, обещавшего им все, чего они прежде не имели. Спокойную жизнь, процветающее хозяйство и ночи без мук голода в постели. Только лицо корабельщика стало серьезнее, а взгляд помрачнел.

Плот миновал отрезок, где река вилась между крутыми склонами, но течение было спокойным, затем, по мере приближения к Линцу, берега разгладились, так что люди могли вечером сойти на сушу, пожарить рыбу и поспать, вытянувшись во весь рост. И тогда все решили, что корабельщик просто угрюмый сыч. Если бы все так и шло, то до Вены им оставалось три дня пути. Но случилось иначе.

На ночь они высадились на песчаной отмели в протоке, набрали хворосту в лесу и разожгли костер, на котором женщины приготовили ужин. Костер горел долго, согревая путешественников. Утром стоял густой туман, и корабельщика это не радовало. Пассажиры взошли на борт, Фредерик и другие крепкие мужчины оттолкнули плот от берега и сели на весла.

Прежде чем отдать команду, корабельщик повернулся к людям, широко расставив ноги, и сказал: «Самое трудное испытание еще впереди. Скоро мы поплывем через теснину с отвесными берегами. Течение будет сильное, нас порядком потрясет. Но меня беспокоит не это. Посреди реки торчит скала, из-за которой получается водоворот. К тому же с обрывистых берегов в воду уже давно падают деревья и перекрывают фарватер. Если напоремся на такое дерево, посудина может не выдержать и о плавании придется забыть. А теперь слушайте внимательно, мужики! По моему сигналу убираете весла, а то поломаются. Нас все равно будет нести течением. Если хотите, можете молиться, но будет так громко, что Господь нас не услышит. — Корабельщик посмеялся над своей шуткой. — Но если прорвемся, то пристанем в городке Мария-Таферль у Паломнической церкви. Там и отблагодарите Господа». Он сел на корме у руля и скомандовал: «Весла в воду!»

Местами туман редел, и виднелись мирные, холмистые берега с фруктовыми садами. Ничто не предвещало опасности, к которой они приближались. Испугаться довелось только однажды, когда на мелководье сели на банку и всем пришлось спускаться в воду и толкать судно. Фредерик подгонял остальных и сам толкал изо всех сил. Когда посудина была снова на плаву, он перенес жену обратно на борт и еще много раз ходил по колено в воде, помогая старикам и детям.

Первые пороги они преодолели без особых усилий, однако река стала бурной. Течение то прижимало их к берегу, то выносило на середину потока, туда, где их подстерегали бурлящие водовороты, жаждущие затянуть судно в пучину. В тумане они то и дело переставали ориентироваться, пока внезапно не натыкались снова на берег и на множество затонувших деревьев. Все, кроме гребцов, держались за все, что можно: дети за матерей, женщины — за мужей. Когда плот опасно накренился, за борт повалились животные, тюки и один мальчик. Все они исчезли под волнами. Остальные успели удержаться в последнюю секунду.

Казалось, река пробудилась и захотела стряхнуть с себя людей, будто они ей слишком досаждали и тяготили ее. Если б Рамина жила уже в те времена, то люди знали бы, что нельзя безнаказанно тревожить реку веслами, так же как нельзя колоть ветер ножом.

Следующей свалилась за борт и скрылась в пучине старая крестьянка из окрестностей Страсбурга. Ее муж попытался ухватить ее, но не успел. Ему не хватило совсем чуть-чуть, чтобы вырвать у реки ее жертву. Но река оказалась проворнее. Третьим стал тихий мальчонка, все время державшийся за материнскую юбку. После этого — всего на несколько мгновений — показалось, что Дунай насытился, но он лишь затаился, расслабил мускулы, чтобы ударить снова. Течение успокоилось, вода, только что бурлившая, снова стала такой ровной и прозрачной, что можно было разглядеть каменистое дно. Все вздохнули с облегчением.

Корабельщик, сидевший все это время у руля, встал. Он вытер лицо и стал всматриваться вперед, туда, где полоса тумана скрывала следующее препятствие. Он стоял, будто он и плот — единое целое и никакая стихия не сможет одолеть его. Словно лишь он один в силах противостоять реке и даже укротить ее. Все смотрели на него, ожидая какого-нибудь знака.

Вдруг он выругался, и все вздрогнули. Одни перекрестились, другие истово зашептали молитвы. «Убрать весла!» — заорал корабельщик, и поток снова взял их в оборот. Перед ними появилась та самая зловещая скала. В тумане виднелась только ее часть — серая, испещренная стена, — и непонятно было, какой она высоты и, главное, какой ширины. Плот несло прямо на скалу, и с этим ничего нельзя было поделать.

Многие пассажиры встали на колени и начали молиться — со стороны могло показаться, что они молятся про себя, хотя кричали во все горло. Но рокот заглушал их голоса. Со всего размаху плот врезался в скалу, опять накренился, и корабельщик запаниковал. Он стал отчаянно махать руками и бросать в воду все подряд. «Мы тонем!» — кричал он, и на этот раз его голос оказался сильнее грохота реки, ибо все услышали его.

Все с ужасом наблюдали за человеком, который еще недавно как будто знал, как обходиться с рекой, чтобы уцелеть, а теперь потерял голову от страха. Его безумное поведение угрожало жизни пассажиров. Половина их провизии, скотины и инструментов уже оказалась в воде. Река несколько успокоилась, посудина проскрежетала по нескольким большим бревнам, и тут тесть Фредерика встал на пути у корабельщика. Старик схватил паникера за плечо и попытался успокоить, но тот так резко оттолкнул его, что старик поскользнулся и потерял равновесие. Фредерик не успел подхватить тестя, тот упал за борт и скрылся под водой.

Когда плот наконец миновал опасный отрезок и можно было встать, Фредерик дал волю своему гневу. Он оторвался от плачущей жены и бросился на корабельщика. Тот даже не пытался защищаться, и Фредерик бил его, пока несколько сильных рук не оттащили его. «Этим старика уже не вернешь», — успокаивали его. Он вернулся к своим, обе женщины в отчаянии смотрели на него снизу вверх, доверяя ему свои жизни. И Фредерик понял, что ему предстоит заботиться о них одному. Он воспринял это отнюдь не как обузу, наоборот — наконец-то он стал кому-то нужен.