Книга Судьба на выбор - Дэни Аткинс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прогуляемся немного? – предложил Джек.
Я кивнула, и мы направились к ступенькам. Джек взял меня за руку, чтобы я не упала с напитавшихся влагой деревяшек, и так и не выпустил, даже когда мы пошли по извилистой тропинке к пляжу. Заметно холодало, но я не мерзла, согретая теплом его рук.
На этом берегу реки не было ни души, а на другом и вовсе простирались пустые поля. Деревья отбрасывали причудливые тени, густеющие по мере того, как солнце ползло за горизонт. Поэтому уже через пару минут казалось, что мы с Джеком очутились на краю света. Или в нашем собственном мире для двоих, где не существует привычных правил.
Впереди возник деревянный мост, оформленный под старину. Нам незачем было переходить на другую сторону, однако, поравнявшись с ним, мы не сговариваясь свернули к дощатому настилу. Здесь деревья росли особенно густо, и Джеку приходилось пригибать голову, чтобы не задевать нижние ветки. Добравшись до середины моста, мы замерли на месте, глядя, как на реку спускается ночь и свинцовые волны постепенно чернеют. Последние лучи солнца угасали, в небе всходила луна.
За всю прогулку мы не произнесли ни слова. Слова были лишними, они разрушили бы гармонию этого места. И все же я заговорила:
– Так спокойно… Навсегда бы тут осталась. – Я ждала, что Джек отпустит какой-нибудь насмешливый комментарий, но он молчал. – Тебе стоило захватить фотоаппарат, – продолжала я.
Джек, опираясь рукой о перила, повернулся.
– Нет, – тихо ответил он. – Я и так запомню сегодняшний вечер. Из-за…
Я не заметила, как он опускает голову, как обнимает меня – ужасно, потому что в будущем не раз захочется воскресить в памяти эти секунды. Все случилось неожиданно – каким-то чудом я вдруг очутилась в объятиях Джека, чувствуя его губы на своих и утопая в самом потрясающем поцелуе в жизни.
Я словно парила в небе, не зная, кто я и как вернусь на землю. Джек прижимался ко мне всем телом, и мы идеально подходили друг другу, точно детальки мозаики. Послышался стон – не знаю, чей именно, потому что мы оба уже задыхались, но не желали прерывать поцелуй. Мир тонул в красной бархатной дымке; исчезло все, кроме его сладких губ.
Джек отпустил меня далеко не сразу – он продолжал осыпать меня быстрыми, но невероятно эротичными поцелуями. И руки он не разжал, только откинул голову, чтобы видеть мое лицо. Мы оба тяжело дышали, и сердца стучали в унисон, общаясь в древнем, как вселенная, ритме.
– Знаю, не стоило этого делать, – хрипло произнес Джек. – Но извиняться не стану, потому что ни капельки не жалею. – Я хотела ответить, однако губы не желали предаваться столь мирским занятиям – они жаждали новых поцелуев. – Наверное, я поступил подло, воспользовался моментом… но я должен был узнать, каково оно… Хотя бы раз.
Одной фразой он умудрился сказать столько глупостей, что я даже не знала, с какой из них начать.
– Ты не… ты не воспользовался. Я хотела, чтобы ты меня поцеловал. – Остатки гордости разлетелись вдребезги, и их смыло течением под нашими ногами. – Уже давно хотела.
Джек зажмурился. Я было обрадовалась, что сейчас он сдастся и снова поцелует, однако этот чертов упрямец нашел силы отступить на шаг. И только судорожно дрогнувшие пальцы выдали, как ему не хочется меня отпускать.
– Это неправильно, – пояснил он, избегая моего взгляда. – Для нас обоих.
Я замотала головой, но он поймал мой подбородок. И очень нежно провел большим пальцем по нижней губе, все еще припухшей от поцелуя.
– На тебя многое свалилось, и ты совсем запуталась. Ты и так не знаешь, что делать, а я еще больше сбиваю с толку.
– Джек… – тоскливо начала я, уже, впрочем, зная, что в этой схватке не победить.
Он покачал головой.
– Нет. Для тебя – слишком рано, для меня – уже поздно.
Джек разжал пальцы и шагнул назад.
– Эмма, я не тот, кто тебе сейчас нужен. Но, черт возьми, как же мне хочется схватить тебя и зацеловать до потери сознания!
Я с надеждой уставилась на него, ничуть не стыдясь мольбы в своем взгляде. Все чувства были написаны на моем лице, и даже жадно бьющаяся венка пульса на шее буквально кричала о желании, чтобы он исполнил свою угрозу. Джек, тихо застонав, отвернулся к реке.
– Эмма, у нас все равно нет будущего, а расставаний тебе и без того хватает.
Наконец в душе проснулось достоинство, спасая от унижения.
– Что значит «уже поздно» для тебя? Это потому что ты уезжаешь?
Джек отвел взгляд от реки.
– Нет. Дело не в отъезде. А в том, что… поздно для серьезных отношений. Уже лет десять как.
Десять лет. Именно столько прошло после его развода.
Говорить больше было не о чем, и Джек на обратной дороге включил в машине радио, пытаясь музыкой заполнить пустоту. Чтобы не вести мучительный разговор ни о чем, я трусливо сделала вид, что заснула, а Джек притворился, что поверил.
Следующие несколько дней я никак не могла отделаться от воспоминаний. Что только не пробовала, пытаясь переключиться на другие мысли, но пятничный вечер упрямо всплывал в голове во всех подробностях. И случалось это, естественно, в самый неподходящий момент. Например, во время субботней прогулки с мамой, когда вдруг шелестящий листьями лес исчез и я опять оказалась на мосту в объятиях Джека.
Я так увлеклась, что даже не заметила, как мама отстала. Она замерла метрах в пяти от меня, запрокинув голову и глядя на кружевные кроны, раскачивающиеся в ритмичном танце. Поспешно вернувшись, я молча взяла ее под локоть. Вокруг глаз и губ мамы проступало непривычно много морщинок, и все же она так сильно походила на себя прежнюю, здоровую, что никак не получилось смириться с изменениями, происходившими в ее разуме. Мы с отцом оказались бессильны перед болезнью, которая крала у нас родного человека.
– Смотри, как чудесно преломляется свет!
Я потянула ее за собой.
– Да, очень красиво. Пойдем дальше?
Не слыша, она покачала головой, блуждая в своих обрывочных воспоминаниях.
– Я видела фотографию… или картину… очень давно. На ней солнце тоже проходило сквозь деревья. Там вроде бы был лес…
Я грустно улыбнулась, понимая, что она имеет в виду.
– Да, мама, это была картина. Ты права, она выглядела в точности так же.
Я даже помнила, как мама ее писала. В последнее лето перед моим отъездом. Я спускалась к завтраку, и аромат яичницы с тостами тонул в запахе масляных красок. Мама каждый день вставала на рассвете и рисовала, пока мы с отцом еще спали. Присоединялась к нам уже за столом – взбудораженная, полная воодушевления и обязательно с цветными мазками на лбу, щеках или подбородке.
Теперь же единственной отметиной на ее лице была хмурая морщинка, когда мама силилась вспомнить что-то важное. И сердце от этого рвалось на части.