Книга Дамы плаща и кинжала - Елена Арсеньева

Любопытно, что значительная часть команды была спасена бросившимися на место катастрофы турецкими лодочниками, которые поспешили на помощь еще до несчастья, увидев, по их словам, как «Адриа» неожиданно свернула на «Лукулл». С «Адрии» никакой помощи подано не было.

Тотчас пассажиры «Адрии», которые в прошлый раз пришли на ней из Батума, вспомнили, что незадолго до выхода парохода из советского порта туда прибыл из Москвы поезд со сформированной в Москве новой командой из Чеки. А впрочем, это все могли быть только слухи…

* * *

Это не были слухи. Потопление «Лукулла» было организовано и осуществлено под руководством Феррари и Гайдарова. Именно ими была разработана операция по замене команды парохода «Адрия». Сами разведчики в это время были уже под видом сотрудников Красного Креста в Константинополе, где, кстати сказать, оказалось довольно много советских: как правило, различных торговых представителей.

В ту пору Константинополь представлял для беженцев из России огромное преимущество. В нем не было тогда хозяев. Все были гостями, в том числе и сами турки. Таким образом, русские, прибывшие из Крыма, чувствовали себя почти дома. Потом сами эмигранты говорили, что никогда и нигде, даже в гостеприимных балканских странах, они не чувствовали себя больше дома, чем в девятнадцатом — двадцать первом годах в Константинополе.

Именно русские сделали Константинополь столичным городом. Всюду были русские, звучал русский язык, виднелись русские вывески, проявлялись русские нравы. Улица Пера, на которой поселилось огромное количество эмигрантов, стала русской улицей. Русские рестораны вырастали один за другим. Некоторые из них были великолепны.

Русские дамы — образованные (среди них были даже магистрантки международного права!), элегантные, говорящие на пяти языках — нашли хороший заработок в этих ресторанах, придавая им пышность, элегантность, изящество.

В городе ставились спектакли, проходили литературные вечера. Издавалось несколько газет, которые повторяли те слухи, коими полнился город. И тогда по Константинополю пробегали электрические искры сенсаций. То сразу в трех газетах появлялось известие, будто 30-тысячная армия Врангеля, которая расквартирована в Галлиполи, готовится к вторжению (или уже вторглась!) в Болгарию и Югославию. То разносился слух: Совнарком переехал из Петрограда в Москву (это была правда). То говорили о случившемся в Москве перевороте и о том, что умер Ленин (увы!)…

Конечно, русским было в Константинополе скучно. Однако выручали… пожары. Они весьма развлекали народ. Каждый раз сгорало не меньше квартала. Рассказывали, что каждые сто лет город выгорает дотла.

Тушили пожары квартальные команды, действуя какими-то игрушечными насосиками. Спасать имущество было отчего-то не принято. Вот тут-то и годилась русская застоявшаяся от безделья отвага. Добрармейцы так и лезли в огонь, «руку правую потешить»! Еще долгие годы жил в Константинополе рассказ о каком-то солдатике, который, сугубо от нечего делать, пошел поглядеть на пожар, потом от нечего же делать взобрался по стене на третий этаж турецкого дома (представляющего сигарную коробку, поставленную ребром), по той же причине принялся выбрасывать вещи из объятого пламенем этажа, куда пожарные даже не пытались проникнуть. Когда стало невмоготу, солдатик исчез… вывинтив для своих квартирных хозяев, тоже русских, несколько электрических лампочек, которые стоили большие деньги и которым при пожаре все равно было пропадать…

К таким проявлениям загадочной славянской души турки относились с плохо скрываемым восторгом. Однако новых русских — вернее, советских — тихо ненавидели.

Это были редкостные хамы, которые задирали всех подряд. Н.В. Чебышев, редактор войсковой газеты, так описывал в своих воспоминаниях одну из встреч с каким-то «советским»: «Мы были в ресторане. Там нам показали некоего господина — торгового представителя большевиков. Внешность у него была самая невообразимая: разъевшейся свиньи. Однако при нем была весьма милая и утонченная дама. Теперь таких красавиц в Константинополе много. Они оказывают приезжим услуги определенного свойства. Какой-то итальянец пригласил ее танцевать. Совдеповец с яростью набросился на галантного потомка древних римлян и выволок его за дверь. И в темноте начали раздаваться удары стека, из которых каждый попадал куда следует. Будто станок работал! Избиваемый, по-видимому, не сопротивлялся, а только изумленно восклицал:

— Parlez-vous francais? Do you speak English?[42]

И так далее на прочих языках. В этом страстном интересе избиваемого узнать язык, на котором он мог бы мирно объясниться с избивавшим его обидчиком, мне показалась аллегория. Так изучают европейцы большевизм в России. Все ищут с ним общего языка. А удары сыплются, сыплются!..»

Самое изумительное во всей этой истории, что именно такой советский хам по пьянке учинил драку с Чебышевым (или, вернее, Николай Владимирович учинил драку с хамом, который избивал даму). Увы, после сражения победитель (Н.В.) обнаружил, что у него сломана рука и наличествует множество следов побоев, поэтому и не смог присутствовать на совещании у командующего. Именно к Чебышеву в роковой день отъехал барон Врангель вместе со своим штабом — и тем спас жизнь свою и всех остальных своих приближенных, когда пароход «Адрия», на борту которого в этот день находилась Елена Феррари, потопил на бирюзовой глади Босфора знаменитую яхту «Лукулл»…

«Над такими делами, однако, — писал спустя годы Чебышев, — витает фатум: вдруг откуда ни возьмись пронесутся Ивиковы журавли…»[43]

После случившегося минуло десять лет, как вдруг Чебышев узнал от некоего Х.[44], что в 1922 году, живя в Германии, он «в литературных кружках Берлина встречался с дамой по имени Елена Феррари, 22–23 лет,[45]поэтессой. Феррари еще носила фамилию Голубовская. Маленькая брюнетка, не то еврейского, не то итальянского типа, правильные черты лица, хорошенькая. Всегда одета была в черное.

Портрет этот подходил бы ко многим женщинам, хорошеньким брюнеткам. Но у Елены Феррари была одна характерная особенность: у ней недоставало одного пальца. Все пальцы сверкали великолепным маникюром. Только их было девять.

В ноябре 1922 года Х. жил в Саарове под Берлином. Там же отдыхал и М. Горький, находившийся в ту пору в полном отчуждении от большевиков. Однажды Горький сказал Х. про Елену Феррари: