Книга Бывших ведьмаков не бывает! - Галина Львовна Романова

— Я вам верю!

Сорвавшись с места, девушка порывисто бросилась к Лясоте и схватила его за руки, сжимая изо всех сил.

— Может быть, вы и мятежник, может быть, вы и преступник, — прошептала она, — но, пожалуйста, помогите мне! Не оставляйте меня одну! У меня больше нет никого, кроме вас!

Она была так близко, смотрела так доверчиво, что Лясота напрягся. Вздумай он сейчас ее обнять и поцеловать, княжна сама бы обняла в ответ — вырвавшиеся слова признания уже говорили о многом. Но нужно ли ему это? Его ждет Поленька. Дорога к невесте и так слишком затянулась. Пора было поторопиться.

Ноги сами вынесли его на двор. Встав на крыльце, Лясота огляделся. Утоптанный и выстланный деревянными плашками двор был со всех сторон стиснут строениями. Тесовые ворота, над которыми торчали два медвежьих черепа с остатками присохшей плоти, были распахнуты настежь, и оба черепа глядели мордами во двор. Не слишком-то приятное соседство, но обитатели крепостцы, похоже, совсем не обращали на них внимания. Какая-то девка кормила кур, звенел в кузне молот, а у крыльца стоял Тимофей Хочуха, уперев руки в бока.

Из дверей конюшни вышел разбойник, ведя под уздцы крепко сбитого конька под седлом. Мужчина был одет для дальней дороги: полукафтанье, шапка, за поясом старая сабля, у седла коня приторочена рогатина и самострел. С другой стороны его уравновешивал мешок с припасами. Разбойник подошел к крыльцу, поклонился атаману. Тот полез за пазуху и вручил мужику свернутый в трубочку и запаянный воском лист бумаги. «Письмо княжны!» — догадался Лясота. Убрав его за пазуху, гонец снял с шеи висевшую на шнурке ладанку, развязал ее и достал свитую из ниток фигурку человечка. Положив ее на ладонь, Тимофей Хочуха накрыл фигурку другой рукой.

— Как с вещицею сею ничего не случится, цела и сохранна будет, так и с человеком ничего не случится, жив и здоров останется!

— Аминь, — серьезно ответил разбойник, вскочил на коня и проехал в ворота. Миновав их шагом, конь уже на той стороне сам собой сорвался в галоп так, что и понукать не требовалось.

Лясота проследил взглядом, как всадник удаляется в сторону реки, огибает крутой берег и пропадает за поворотом. Гонец повез письмо князю Загорскому с требованием выкупа. Вряд ли у того окажется полмиллиона серебром. Да и вдруг не поверит он письму? А и поверит — как тут поступить? Что делать? Княжна обречена.

Тимофей Хочуха заметил его, обернулся.

— Смотришь? Высматриваешь?

— А как не смотреть? Век здесь вековать придется, надо ж пообвыкнуть! — беззаботно ответил Лясота. — Тут небось хорошо, привольно.

— Кому как, — уклончиво ответил атаман.

— Княжну-то велишь под замком держать?

— На что замки? — рассмеялся Тимофей Хочуха. — Она сама за ворота выйти не захочет! А в крепости куда ей деваться?

— Как — куда? А ну как сбегут твои пятьсот тысяч?

— Не сбегут. Сам попробуй. Ворота отворены!

В ворота как раз входили две бабы, несли от реки корзины с мокрым бельем. Лясота не спеша двинулся им навстречу, но не доходя шагов пяти, почуял неладное. Что-то словно сдвинулось — то ли ворота оказались дальше, то ли у него шаги стали меньше. Сделав еще пять шагов, он понял, что практически стоит на месте, продвинувшись совсем чуть-чуть. Еще пять шагов — то же самое. И еще пять… И еще…

Устав без толку топтать двор, Лясота обернулся на усмехавшегося с крыльца Тимофея Хочуху.

— Что у тебя тут за дела творятся, Тимофей Игорыч?

— Понял? — рассмеялся тот. — Тут такие дела! Без моего на то дозволения никто за ворота не выйдет — и не войдет, коль я слова не скажу. Потому как земля тут заговоренная.

Лясота шагнул к крыльцу — и очутился на нем быстрее, чем ожидал.

— Да ты никак колдун, Тимофей Игорыч? — воскликнул он.

— Что есть, то есть. Колдуем помаленьку, — прищурился тот.

— Ну а раз ты такой колдун, то на кой ляд за десять верст к другому колдуну на поклон ездишь, дары ему возишь да просишь клады зачаровать?

— Дать бы тебе в зубы за такие слова, — внезапно рассердился атаман. — Да ты у нас новичок, не знаешь кой-чего… Да, Сила у меня есть, но только ее колдун мне даровал. Без его дозволения не будет у меня ничего.

22

Княгиня Елена захворала. Она чахла не по дням, а по часам, почти не покидала своих комнат, часами сидела в креслах, откинувшись на спинку. Ходила с трудом, а вчера утром вовсе не смогла встать с постели. Доктор приезжал четырежды — последний раз только сейчас, под вечер, — но только разводил руками. Скоротечная горячка подрывала силы женщины, заставляла беспокоиться и за жизнь ее нерожденного младенца.

Сейчас княгиня задремала, выпив прописанную доктором микстуру. Не особо доверяя врачу, Манефа сбегала в церковь, купила свечу и обошла с нею все углы в комнате и особенно долго стояла у постели больной. Сон после этого у княгини Елены наступил спокойный, глубокий, жар спал. Дворня, обрадованная, что здоровье матушки-княгини пошло на поправку, ходила на цыпочках.

Но Михаила Чаровича совсем не радовало такое положение дел. Княгиня Елена могла болеть сколь угодно долго, но ее недуги оставались при ней, не спеша перекидываться на дочь. То ли Елена в глубине души слишком сильно любила свое дитя, не пуская к ней боль, то ли средство выбрано неверное.

Поразмыслив, князь Михаил выбрал первый вариант. Какова бы ни была сила материнской любви, на любую силу найдется сила большая. Надо было только надавить, пережать, заставить княгиню дрогнуть. Конечно, придется рисковать не только жизнью жены, но и ребенком, однако для того, чтобы достать княжну Владиславу, Михаил Чарович был готов пойти на этот риск.

Дождавшись, пока дом угомонится и задремлет на своей лежанке даже верная Манефа, он прошел в комнату спящей жены. Тихо наклонился, отрезал у нее локон и вышел вон.

Ночью Лясота ворочался, борясь с бессонницей. В молодечной избе было душно, на лавках и полатях вповалку спали его новые приятели. Слышался густой храп, детское сопение, вздохи и хрипы. Кто-то ворочался, кто-то пускал ветры. Девять лет назад, на этапе в пересыльных тюрьмах приходилось спать и не в таких условиях. Зимой лежали на голом земляном или каменном полу, и счастливцами бывали те, кто отвоевывал себе нары. Уголовники, с которыми вместе шли «политические», быстро сгоняли с нар Лясоту и его товарищей, отбирали поданную добросердечными жителями милостыню, случалось, что и избивали. В той партии с Лясотой шли всего трое его соратников против почти пятидесяти уголовников. Как им удалось выжить, выстоять — не верилось до сих пор. Но — дошли, соединились на руднике с теми товарищами, кто пришел сюда раньше. И стало намного легче.

А сейчас он один против двух десятков мужиков, среди которых, как заметил, были и клейменые, и даже двое бывших каторжан, тоже беглых. И он не мог, как ни старался, счесть этих людей своими новыми друзьями. У него вообще не было больше друзей, если на то пошло. Кто-то пропал без вести много лет назад, как Звездичевский, кто-то сгинул на этапе, кто-то остался там, за Каменным Поясом.