Книга Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

— Маша, ты смотри, вот здесь еще прохладно, — восторженно говорил озадаченный молодой человек, вытягивая перед собой руки ладонями вперед, — а делаю всего лишь один шаг — и… сразу же как стена из теплого воздуха… Вот это да! Никогда ничего подобного не встречал! Просто какие-то чудеса! Маш, да ты сама попробуй, проверь!..

Весть о необычном природном явлении мгновенно разлетелась по прилегающей округе, и любознательный народ ринулся в означенную аномальную зону, чтобы собственной персоной засвидетельствовать столь необычный погодный феномен, а заодно и просто погреться перед грядущими холодами.

Посыпались звонки в городской гидрометеоцентр. И работники этого замечательного ведомства, явно застигнутые врасплох, сначала что-то невразумительно мычали, обещая с этим вопросом разобраться, но вскоре под напором бесплатных осведомителей сами были вынуждены выехать на место. В этот вечер их чуткие приборы зафиксировали на границе воздушных масс перепад температур в пять с половиной градусов. Причем граница была выражена настолько ярко и четко, словно кто-то поставил здесь невидимый занавес. Эти не укладывающиеся в рамки привычных понятий странные факты дали пищу для ожесточенных споров, нестандартных догадок и исключительно смелых размышлений, но к единому выводу однозначно никто из них так и не пришел. Да это и неудивительно. А уважаемый Иван Алексеевич Ферапонтов, худой и высокий мужчина в очках, глядя на потупленные взоры своих коллег, сам, вконец измучившись, ужасно нервничая и от того больно кусая тонкие губы, язвительно заметил:

— Так, ну и что ж прикажете людям говорить, леший меня в сустав, когда вразумительных версий ни у кого не имеется? А? А ведь объяснить необычное явление все же как-то придется… Это же не шутки… Сами знаете, чудеса бывают лишь только в кино… Что ж, опять врать беспардонно, придумывая очередные, самим непонятные словесные абракадабры?.. Ну уж увольте, надоело!.. Или лучше того — расписаться окончательно в собственной беспомощности да на нечистую силу все свалить?! — хмыкнул он едко в заключение.

Ах, если б только знал этот славный служитель капризной погоды, что в действительности своей последней ехидной репликой был так исключительно близок к истине!

Но вернемся к тройке гуляющих, которые, беседуя, медленно продвигались в район бывшего губернаторского дома, внутри которого уже многие годы располагался городской художественный музей.

Климатические изменения, стремительно произошедшие, можно сказать, на глазах у Шумилова, и бурная реакция на них окружения вызвали, как он заметил, у его спутников вполне объяснимое чувство удовлетворения, а самого Валерия Ивановича заставили расстегнуть обе пуговицы пиджака. При всем природном хладнокровии и выдержке он никак не мог привыкнуть к этим внезапным и необычным, если можно так выразиться, «экспериментам» своих новых знакомых, но старался внешне не так явно выказывать свою чувственную эйфорию и непременно возникавший при этом сильный эмоциональный всплеск. Но согласитесь, что сохранить в такие моменты абсолютное хладнокровие может только бесчувственный робот, но уж никак не человек, с юношеских лет влюбленный в поэзию и литературу, да и сам иногда записывающий внезапно рожденные сердцем рифмованные строки.

Шумилов внезапно почувствовал внутри себя пьянящую веселость и раскованность. На какое-то время он даже забылся и чуть, было, не ляпнул вслух уже готовую слететь с языка знакомую расхожую фразу: «Петр Петрович, ну вы прямо как фокусник!». Но вовремя сдержался, понимая всю абсурдность подобного высказывания, и вместо этого произнес:

— Петр Петрович, скажите, ну как вот теперь закоренелому материалисту не расстаться со своими убеждениями и продолжать верить тем наукам, которые еще вчера днем казались такими фундаментальными и неоспоримыми? И не только верить самому, но и быть убежденным сторонником этих теорий. Я ведь по существу своей работы на заводе должен быть как бы… главным проводником этих философских идей, опирающихся на основные положения диалектического и исторического материализма, и доказывать своим подопечным правоту когда-то сделанных выводов. А вот теперь своим появлением… и, естественно, всеми этими… чудесами вы все напрочь разрушили… — и он вопросительно взглянул на могущественного гостя.

«Воландин» повернул к собеседнику смуглое лицо:

— А не берите, голубчик, вы все это в голову. Я ведь вам уже говорил: какова информация, таковы и представления. А информация у вас в виде этих самых двух матов, надо признать, была далеко недостоверна. Вы же, любезный, своими глазами все видите, и некоторые моменты из происходящего в привычные ваши рамки никак не укладываются. Так ведь? — Шумилов согласно кивнул головой, а его спутник продолжал: — К тому же я знаю, что во многих положениях, как вы говорите, ваших фундаментальных наук вы уже давненько и сильно сомневаетесь, правда, не находя пока для правоты своих сомнений убедительных аргументов. Это и понятно. С возрастом всегда сомнения нарастают. И зачем, скажите, милейший, пытаться решить этот самый, как для себя определили авторы претендующего на истинность труда, основной вопрос вашей философии: что первично — материя или сознание, если, откровенно говоря, исходных данных для вывода явно маловато.

Представьте, что в той плоскости, в какой вы этот вопрос ставите, вообще удовлетворяющего вас ответа просто получить нельзя!

— То есть как так? — непонимающе уставился на гостя Шумилов.

— Да так. Очень просто. Здесь нет однозначного ответа. Это все равно как если бы вы попытались докопаться, что первично — курица или яйцо? Ведь сами понимаете, если предположить, что курица, то следом за этим тут же следует вопрос: а из чего она тогда появилась? Ответ очевиден и опровергает первоначальный вывод. А если утверждать, что яйцо, то возникает встречный вопрос: а кто его снес или из чего оно появилось? Ну и каков же ваш в этом примере будет общий вывод?

— Вы знаете… Честно говоря, так сразу затрудняюсь и ответить, — виновато улыбнулся Шумилов, — никогда раньше над этим вопросом серьезно голову не ломал.

— И правильно делали, что не ломали, уважаемый. Совершенно напрасное занятие. Кроме того, что ее можно окончательно сломать, другого результата здесь и не предвидится, — веско проговорил «Воландин», — потому как предполагается всего два варианта ответа. А ведь можно подойти к этому вопросу и с третьей стороны и предположить, что и то и другое появилось одновременно.

— Но этого не может быть! — машинально вырвалось у Валерия Ивановича.

Могущественный гость, вскинув густые брови, пристально посмотрел на собеседника:

— Советую вам никогда не говорить «Не может быть», любезнейший. Такие выводы может делать только квалифицированный эксперт, каковым, извините, в силу своих малых знаний и представлений об окружающем вас мире на сегодняшний день вы не являетесь. Прошу на меня не обижаться, но, согласитесь, что это так?

— Да я, собственно, и не обиделся. Здесь не на что обижаться, вы совершенно правы. Так уж, вырвалось по привычке. Извините, Петр Петрович, за горячность, — сконфуженно согласился тот.