Книга Побег на рывок. Кн. 2. Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Мы готовы прилететь на Китту в любое время, – заверил девушку Пшедерецкий. – Когда это будет удобно вашему отцу…

– На Китту? Зачем? Мой отец на Сечене.

– Как на Сечене?!

– А вот так! – мстительно объявила Джессика. – Родился он там! Самовар, самогон, осины на пригорке! Почему бы профессору Штильнеру и не вздремнуть на полатях в избе своих предков?

Воздушный поцелуй был похож на снаряд, вылетевший из пушечного ствола на страх врагу. Взрыв, и связь прервалась.

– Какая женщина! – выдохнул Пшедерецкий. – Женюсь, ей-богу!

IV

Колесницы судьбы

(совсем недавно)

– Ой, как кстати! Мар Дахан, вы – мой спаситель!

– Чем могу служить?

Ответ старого тренера прозвучал сухо, всей интонацией противореча смыслу сказанного. Эзра Дахан даже не встал навстречу помпилианке. Он сидел на парковой скамейке, плотно сдвинув ноги – так сидят скромные девицы и люди с больной спиной, – и маленькими глоточками прихлебывал чай из бумажного стаканчика. Трость, состоящая из резных иероглифов, лежала у Дахана на коленях, крюком рукояти зацепившись за край скамьи.

Он не спал ночью, отметила Эрлия. Отечность лица, красные глаза. Старческая бессонница? Бедлам на орбите? Волнение за членов команды? Или старик выяснял, куда делся беглый объект?! Что должно произойти, чтобы гематр, воплощение самообладания, лишился сна?!

– Вы наверняка знаете, где он!

Роль блондинки-журналистки давалась Эрлии без труда. Можно сказать, Эрлия родилась для этой роли. Сейчас, на взводе, готова рвать и метать, обер-манипулярий Ульпия пряталась за них обеих, за блондинку и за журналистку, как за двойную крепостную стену. В стену лупили тараны – снаружи и, что гораздо хуже, изнутри. Крепость держалась на последнем издыхании.

Эрлия боялась признаться в этом даже самой себе. Наркоманка, рыщущая в поисках вожделенной дозы – едва опасное сравнение оформлялось более-менее четко, Эрлия разбивала его в пух и прах. Волчице нельзя сомневаться в своих клыках.

– Мы условились о встрече, я жду-жду, а его все нет! Представляете? Честное слово, мар Дахан, я и не знала, каково это: ждать мужчину! Обычно ждали меня… Вы верите?

Инженю-кокет – наивность, заточенная под бритву. В исполнении Эрлии это амплуа разило наповал. К сожалению, гематру все ухищрения женщины были, что слону дробина.

– Мне очень жаль.

Произнеся три слова, Эзра Дахан продолжил чаепитие. Правая, свободная рука старика легла на трость, ближе к изгибу рукояти. Сейчас встанет, решила Эрлия. Возраст – боится упасть, готовится заранее… Нет, гематр по-прежнему сидел: прямой, бесстрастный, равнодушный идол.

– Я ему звоню, он не отвечает. Абонент вне зоны доступа…

– Мне очень жаль.

– Где же он?

– Мне очень жаль, – в третий раз повторил старик. Казалось, запись одной и той же реплики прокручивают раз за разом. – Мне неизвестно, где сейчас находится сеньор Пераль.

– Вы шутите? Ну скажите, что вы шутите!

– Я не шучу.

– Но я…

– Мне очень жаль.

Что-то в позе старого тренера напрягало Эрлию. Здесь толку не будет, поняла женщина. Знает он, где объект, не знает – все равно.

– Извините, что помешала.

Гематр механически кивнул.

– Если он объявится, – рискнула Эрлия зайти с другого бока, – передайте ему, что я его искала…

– Почему вы, – вдруг спросил мар Дахан, – не называете сеньора Пераля по имени?

– Я?

– Вы пользуетесь только личными местоимениями.

– Но вы же догадались, о ком я говорю!

– Я догадался. И все-таки?

– Ой, да ну вас! – улыбка Эрлии могла соблазнить аскета. – Я тут мечусь, а вы…

– Всего доброго, – попрощался гематр.

Лишь сделав первые три шага, Эрлия сообразила, что отступает, пятится, стараясь не поворачиваться к мар Дахану спиной. Нервы, отметила она. Проклятые нервы. Мысленно выругавшись черной бранью, обер-манипулярий Ульпия заставила себя повернуться – и ускорила движение.

…Эзра Дахан расслабился не сразу.

Сначала тренер удостоверился, что помпилианка отошла на достаточное расстояние, а там и вовсе скрылась из глаз. Эта женщина пыталась заклеймить Диего Пераля. Кто бы ей ни помешал, какую бы цель она ни ставила, госпожа Эрлия хотела взять сеньора Пераля в рабы. Сейчас она ищет Пераля, и нет сомнений, зачем ей понадобился эскалонец.

Это значило, что в данный момент сеньор Пераль свободен.

Мар Дахан не боялся, что помпилианка рискнет заклеймит и его самого. Вероятность такого поворота событий оценивалась тренером, как ничтожно малая. Но малая вероятность – тоже вероятность. Особенно если сознательно провоцировать волка на атаку. Старик не знал, сколько времени требуется гражданину Великой Помпилии, чтобы запустить в человека клыки клейма – и выдернуть жертву под шелуху. Секунда? Две? Он просто надеялся, что это время есть – и был готов вонзить в женщину клинок при малейшем подозрении на агрессию. Горячий чай выплескивается в лицо, трость высвобождает острую сталь, укол под левую грудь, между ребер… Мар Дахан все рассчитал заранее. Гематру с фехтовальным опытом его поза выдала бы замысел старого тренера с головой, но сейчас в парке находился только один гематр, владеющий шпагой.

Диего, подумал старик. Где вы, Диего?

* * *

– Прошу прощения за бестактность…

– Что?

– Разрешите представиться: Монтелье, Ричард Монтелье. Возможно, вам известна моя фамилия. Я бы попросил Лардига представить меня, да он пьян, как свинья.

– Не верьте ему! Я трезвей голубя…

– Молчите, Лардиг!

– Я просто-таки возмутительно трезв!..

– Закройте рот! От вас несет перегаром!

– Молчу! Молчу с достоинством!

– Извините, сударыня, он вечно все портит…

Стой, закричала Эрлия, та Эрлия, которая жила-была на белом свете до неудачной попытки клеймения одного варварского сеньора. Воплощение благоразумия и профессионального самообладания, она изо всех сил вцепилась в другую Эрлию – концентрированный сгусток ненависти. Опоздай Эрлия-первая, промедли хоть секунду, и Эрлия-вторая ринулась бы в бой, захлебываясь волчьим рычанием.

Перед ней стоял Ричард Монтелье – человек, чье присутствие сорвало клеймение объекта. Знаменитого режиссера и обер-манипулярия Ульпию разделяла низкая, по пояс, ограда летнего кафе. Плетенка из лакированных прутьев, верх – декоративные перила с загнутыми краями. Обеими руками Монтелье держался за эти перила. Холеные руки, тонкие пальцы артиста, чуждого физическому труду. Удар в лицо, нос сломан, хлещет кровь; он не успеет…