Книга Алмазный браслет - Даниэла Стил

– Я же тебе обещала! – Татьяна сказала это с каким-то вызовом. Этот визит, скорее всего, не входил в планы девушки, но она любила мать и не решилась ее огорчить. Она высоко ценила Сашину работу и гордилась тем, что Саша приумножает созданную дедом империю. Татьяна его хорошо помнила. Когда они жили в Париже, он ее вечно пугал. Ксавье с ним лучше ладил. И все же именно дед дал жизнь галерее «Сювери».

– А мы ужинаем в «Прожорливой Жанне», – сообщила Саша. Это был один из ее любимых ресторанов, так что дочь не удивилась. Находился он по соседству с галереей, и в нем всегда было оживленно и полно всяких знаменитостей. Саша уже водила туда Лайама, ему тоже очень понравилось.

Через несколько минут Татьяна попрощалась, а Саша вернулась к Лайаму.

– Ну как, понравились друг другу? – Она была немного встревожена.

– Красивая у тебя дочь, – признал Лайам. Это было трудно отрицать. – Но строгая, должен заметить. Кажется, я ей не понравился.

– Не тушуйся. Она всегда такая. К ней вечно мужики лезут, вот она и надевает броню.

«И клыки», – мысленно добавил Лайам, но вслух ничего не сказал. Нет, эта девочка ему не понравилась. Она показалась ему избалованной. Вот Ксавье – другое дело. А на эту даже факт его дружбы с братом не произвел впечатления. Да ее ничем не проймешь, в этом Лайам не сомневался.

Вскоре после этого они уехали в ресторан. Саша пригласила с собой нескольких человек, с которыми Лайам должен был легко найти общий язык, и, конечно, художника, героя сегодняшней выставки. Всего набралось четырнадцать человек, их усадили за длинный стол, и весь ресторан вокруг них хлопотал. А больше всех – Саша. Она, как наседка, пеклась обо всех и каждом, следила, чтобы никого не обделили и чтобы всем было хорошо и весело. Вот за эту заботу о людях Лайам ее и любил. Она была доброжелательна, открыта и внимательна ко всем. А девиц вроде ее доченьки никто, кроме собственной персоны, не волнует. Саша делала все, чтобы Лайаму было удобно, чтобы он чувствовал себя значительным и желанным гостем в этой компании. И в ее жизни. А в этом он больше всего и нуждался.

Ничто в ее поведении не говорило о том, что между ними существуют близкие отношения. Она ничем себя не выдала, ни взглядом, ни прикосновением, ни словом. Она дала всем понять, что ценит его как художника, а заботится о нем на правах устроительницы его дел. И со всеми другими она была так же приветлива.

Вернувшись домой, Лайам похвалил ее. Он совершенно освоился в ее квартире. Можно было только догадываться, в какое негодование пришла бы Татьяна, если бы увидела, как он курит сигару, развалясь в спальне в любимом кресле ее отца. Для Татьяны все связанное с отцом было свято. Она много раз давала понять матери, что рада, что Саша ни с кем не встречается, и надеется, что так оно и будет. Старший брат смотрел на вещи куда более реалистично. Он хотел прежде всего видеть маму счастливой, а она сама разберется в том, что или кто может сделать ее счастливой.

– Саша, ты чудо! – сказал Лайам, с улыбкой глядя на нее сквозь сигарный дым. Она даже курить ему здесь позволяла, говорила, что ей нравится запах, да он ей и в самом деле нравился. Артур всегда выбирал только самые качественные сигары, кубинские. – Вернисаж прошел замечательно. Ты всех сумела убедить, что Хочкис – большой, настоящий художник. Он сам – на седьмом небе, этот Хочкис. – Так звали художника, героя дня. – Он весь вечер твердил, как мне повезло, что меня тоже ты представляешь. А главного-то и не знает! – Лайам рассмеялся, Саша – следом.

– Рада, что ты доволен. – У нее был по-настоящему счастливый вид. Она привыкла всю себя отдавать и своим художникам, и покупателям. И успех ее вернисажей был ее личным успехом и радостью.

– Еще бы! – поддакнул Лайам, любуясь ею. Она уже переодевалась ко сну. Она его совсем не стеснялась, как будто они прожили вместе уже много лет. – Вот Татьяна твоя меня напугала, – признался он, гася сигару.

– Не говори глупостей. Она еще девчонка. Потому и строгость на себя напускает. Она была очень привязана к отцу и питает ко мне собственнические чувства. Я тебе уже говорила, она очень бескомпромиссный человек. Должно быть, решила, что ты – очередной сексуально озабоченный художник, вздумавший за ней приударить. Вообще-то зря она так одевается. Неудивительно, что мужики на нее клюют. Просто вызывающий вид!

– Выглядит она сногсшибательно, – согласился Лайам, но при этом не питал насчет Татьяны никаких иллюзий. Наверное, Саша лучше знала дочь. – Она совсем не похожа на Ксавье. Тот может поговорить с бездомным и убедить его в том, что он король. А рядом с Татьяной я чувствовал себя, как кусок дерьма у нее под ногами. – Это было, возможно, преувеличение, но Саша огорчилась.

– Она немного избалована, слишком много внимания к ее персоне. Но сегодня она была очень хороша.

– Она вообще очень хороша собой, а не только сегодня. – Что ему не понравилось, так это ее ледяной тон. Саша была как ярко горящая свечка, причем этот огонек светил неугасимо. А Татьяна как айсберг, протяни руку – и наткнешься на холодный лед.

– Она очень похожа на моего отца. Тот тоже был чрезмерно строг, хотя, думаю, тебе бы он по-нравился. – В то же время Саша не сомневалась, что на Симона картины Лайама не произвели бы никакого впечатления. Отец всю жизнь, до смерт-ного часа, не жаловал молодых художников, хотя от прибыли, которую приносила семье Сашина страсть, не отказывался. Но работы современных мастеров он никогда не понимал и не признавал.

– Какие планы на завтра? – спросил Лайам, укладываясь в постель. Взгляд у него был много-значительный, да Саша и не возражала. Эта постель уже давно принадлежит им двоим.

– Я подумала, может, на море съездим? – предложила она, а он уже обнимал ее.

– Я с удовольствием, – сказал он и поцеловал ее.

– Отлично, – поддакнула Саша, ответила на поцелуй, и все на свете перестало для нее существовать, остался только Лайам.

Утром она поехала в галерею, просмотрела и осталась довольна отзывами прессы, а после ужина они укатили в Саутгемптон. По дороге захватили кое-какой еды и на место прибыли в десять часов. Немного посидели на веранде за разговором. Говорили обо всем. Рано легли спать, опять занимались любовью, а утром отправились гулять по берегу. Жизнь все больше входила в размеренную колею. После обеда, сидя на пляже, Лайам сообщил, что подумывает осенью перебраться с мастерской в Париж. Это будет проще, чем каждую неделю мотаться из Лондона, что и утомительно, и накладно. Он хотел и в будни быть рядом с ней.

Оба понимали, что рано или поздно об их отношениях станет известно. Бернар уже был в курсе. Но Лайам не собирался шумно вторгаться в ее жизнь. Он соглашался, что у них очень непохожий образ жизни и окружение, и был вполне доволен тем, что у них было общего. Выходило, что на таком уровне отношения возможны, причем с точки зрения обоих. Лайама это очень радовало, а Саша тоже медленно, но верно убеждалась в его правоте. Хоть она и многого вначале опасалась, выходило, что ничего невозможного нет.