Книга Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф

— Будь проклят тот человек, который придумал строить дороги, проходящие через главные площади городов, — выругался кто-то из ремесленников. — Неужели трудно было проложить еще один тракт в обход?

Священник смерил оратора неодобрительным взглядом исподлобья, но ничего не сказал.

— В базарные дни тут вообще не протолкнуться, — сказал фермер. — Ну то есть в старые времена так было.

— Сегодня не базарный день, — заметил студент.

— А они там и не торгуют, — сказал фермер. — Хотя это как сказать…, Священник снова гневно сверкнул очами. Со стороны площади донеслись крики.

— Опять кого-то жгут, — сказал фермер.

Студент побледнел, сглотнул слюну и стал смотреть в окно, стараясь не встречаться взглядом со священником.

— Не кого-то, а грешников и еретиков, — сказал священник. — Отступников и противников истинной веры.

— Зачем же на площади? — поинтересовался Ланс. Надо же, а я думал, подобные вопросы его не интересуют. Впрочем, и сейчас лицо его было совершенно бесстрастно и не выдавало ни малейшей озабоченности.

— Это показательная казнь, — объяснил священник. Чтоб другие устрашились.

— Непродуктивно, — сказал Ланс. — Устрашившийся еретик не перестанет быть еретиком. Зато он станет испуганным еретиком, а испуганные еретики умеют куда лучше маскироваться, чем их непуганые собратья.

— Инквизиция не ошибается, — сказал священник.

— Знаю, — сказал Ланс.

Священник насупился. Похоже, тон моего спутника ему совсем не понравился.

— Вы сомневаетесь в методах инквизиции? — поинтересовался священник. В его устах этот вопрос отнюдь не выглядел невинным.

— Никогда, — твердо сказал Ланс.

— Эти люди спасают нашу страну от ереси и безбожия, — сказал священник.

— Вполне вероятно, и я не собираюсь с этим спорить, — сказал Ланс. — Но на самом деле практика показывает, что для спасения страны массовые казни гораздо более эффективны, чем показательные.

Мысль о том, что Церковь Шести слишком милосердна к населению, священнику явно не понравилась. Я же не понимал, чего добивается Ланс. На словах он соглашался со священником, но по сути…

И зачем ему это вообще надо? С какой целью он дразнит этого служителя церкви? Только из любопытства?

Дилижанс оказался зажат между нависающими над улицей домами, так что обзора никакого не было. Жаль, гомон толпы не заглушал доносящиеся до нас крики.

Потом переменился ветер.

Узкая полоска неба над головой в один миг оказалась заполнена густым черным дымом.

— Сырые дрова, — заметил фермер. — Беднягам и в смерти не повезло.

— Не стоит сочувствовать еретикам, — сказал Ланс. — Ведь инквизиция никогда не ошибается.

Теперь он удостоился гневного взгляда уже от фермера.

— Они люди.

— На нашу страну скоро нападет огромная армия еретиков, — сообщил ему Ланс. Надо же, даже не забыл вставить слово «наша». — Она тоже целиком и полностью состоит из людей. Означает ли это, что им не надо дать отпор? Что их не надо убивать?

— Ты, что ли, такой смелый, будешь давать им отпор? — поинтересовался фермер. — Тогда ты едешь не в ту сторону, приятель.

— Мы с моим оруженосцем движемся в расположение нашего полка, — сообщил Ланс, небрежно кивнув головой в мою сторону.

Услышав такие новости, священник сразу расслабился. Видимо, военным тут позволялось чуть больше, чем обычным людям. Фермер же, наоборот, сжал губы и скорчил еще более недобрую гримасу.

Но стало очевидно, что в бутылку он не полезет. Связываться с церковниками и солдатами, охраняющими их власть, было чревато тем, что в один прекрасный момент ты сам станешь причиной такой вот дорожной пробки. И все, что тебе останется, это молиться, чтобы дрова не отсырели.

Прошло полчаса, крики стихли, затор начал потихоньку рассасываться. Когда наш дилижанс проезжал через площадь, я бросил взгляд в окно.

Сегодня сожгли пятерых. Но, судя по состоянию площади, людей на ней жгли чуть ли не каждый день.

ГЛАВА 15

Мы прибыли в окрестности портового города Армора поздним вечером.

Возница высадил пассажиров у постоялого двора на окраине, объяснив, что по причине недавно введенного комендантского часа в город до утра лучше не соваться, и отбыл в ведомом только ему направлении.

Ланс пересчитал остаток наличности и заявил, что на оплату морского путешествия денег нам все равно не хватит, и значит, ничто не помешает нам насладиться нормальным ужином и ночлегом, которые мы можем оплатить из имеющейся на руках суммы.

Однако хозяин постоялого двора с нами не согласился. Он заявил, что уже слишком поздно, и из еды он может предоставить нам только хлеб и холодное мясо, потому что будить повара ради двух постояльцев ему не с руки, а все, что было приготовлено на ужин, уже кончилось. А заночевать нам придется на сеновале, потому что все комнаты уже разобраны приличными людьми. При этом тон его   явно давал понять, что нас с Лансом он за приличных людей не считает.

Выбора не оставалось: соваться в город во время комендантского часа было слишком рискованно, а других постоялых дворов поблизости не обнаружилось. Пришлось соглашаться на предложенные условия.

Заплатив за еду и ночлег, мы взяли у трактирщика хлеб и мясо, к которому прилагался кувшинчик пива, и отправились на сеновал.

— Должен заметить, что обычно в таких местах я предпочитаю ночевать в несколько другой компании, — сказал Ланс. Он разломал хлеб, бросил на краюху кусок мяса, отправил в рот и энергично зачавкал. Отпил пива, в два глотка ополовинив кувшин.

Я понял, что, если тоже хочу чуть-чуть выпить, надо поторапливаться, и поспешил приложиться к горлышку.

— Ну и как тебе Брекчия? — поинтересовался Ланс.

— В смысле?

— В прямом. Ты видел Империю, видел Брекчию, можешь теперь сравнить. Как тебе эта страна?

— Страна как страна, — сказал я. — Только народ более угрюмый, что ли. Империя вроде бы тоже воюет, но на ее территории это почему-то так не чувствуется.

— Может быть, это потому, что Империя пока побеждает? — ухмыльнулся Ланс.

— Обычным людям до этого не должно быть особого дела, — сказал я.

— С чего бы? — поинтересовался Ланс. — Даже если их не забрали в армию, война все равно не может не оказывать влияния на жизнь каждого из них.

— Я видел страны, только что завоеванные Империей, — сказал я. — Люди там должны быть еще более печальными, чем здесь, ведь они проиграли. Но они не выглядят таковыми, — я вспомнил фермерскую семью, в которой мне предлагали остаться. — Они занимаются своими обычными делами, некоторые даже вполне довольны жизнью. А тут такое впечатление, будто у каждого человека по родственнику в семье умерло.