Книга Русь меж двух огней – против Батыя и "псов-рыцарей" - Михаил Елисеев

* * *

Пусть и сверхчеловеческим напряжением сил, но владимирцы сумели отстоять свой город, невзирая на техническое и численное превосходство монголов: «Ночью же весь град огородили тыном, поутру в субботу стали пороками бить и выбили стены немалую часть, где люди, бившись в течение долгого времени, стали изнемогать, однако ж бились до ночи и во град их не пустили» (В. Татищев). Яростные бои 6 февраля не принесли монголам успеха, и хотя владимирцы одержали в этот день победу, на общий исход осады она уже не могла повлиять. Дело в том, что если для орды потеря нескольких тысяч воинов была ударом тяжелым, но не катастрофическим, то для защитников города это было смерти подобно. Собравшись на военный совет, князья и воеводы подвели итоги, и они оказались безрадостные — почти половина ратников полегла на городских валах, отражая монгольский штурм. Царившие среди владимирской военной и политической верхушки настроения очень хорошо передает Тверская летопись: «Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь Святой Богородицы и начали каяться в своих грехах». В том, что князья пришли перед последней битвой на исповедь, нет ничего удивительного, так поступали многие и до них, и после. А вот сведения о том, что они приняли схиму, вряд ли соответствуют действительности — и хотя это сообщение приводят Тверская и Новгородская летописи, а I Софийская прямо указывает, что постриг принял только князь Всеволод. Очевидно, один из летописцев просто напутал, когда рассказывал о пострижении княжеской семьи, поскольку князья в дальнейшем участвуют в обороне и нигде не упоминаются в числе погибших в Успенском соборе постриженных схимников. Ведь в Лаврентьевской летописи, которая наиболее полно рассказывает об этой осаде, о пострижении сыновей князя Георгия нет ни слова! Гораздо более правдоподобно и логичнее рассказ об этих же событиях выглядит у В. Татищева: «Князи и воеводы, видя, что большего города удержать невозможно и оный может вскоре взят быть, а выйти из града было уже невозможно, поскольку всюду татары крепко стерегли, и собрались все к церкви в замок. Вошедши же в церковь Святой Богородицы, начали петь молебен с великим плачем. Тогда княгиня великая с детьми, снохами и многие люди постриглись в монашеский чин и все причастились святых таинств». Все понятно, все логично и все достаточно правдоподобно — поэтому в дальнейшем и будем исходить из сообщения Василия Никитича. В данный момент для нас гораздо важнее другое — невзирая на всю безнадежность ситуации, сдаваться никто не собирался, и обреченная столица была готова сражаться до конца!

* * *

…Долгая зимняя ночь еще не закончилась, а Успенский собор был уже переполнен. Тысячи людей — женщин, детей, стариков — тянулись с разных концов города на Соборную площадь, толпились под яркими зимними звездами вокруг главного храма столицы. Тихое пение доносилось из собора, желтый неяркий свет, пробиваясь сквозь узкие окна, ненадолго рассеивал ночной мрак. Внутри собора, ближе к алтарю, собралась великокняжеская семья — княгиня, снохи, внуки. Рядом, сверкая доспехами, стояла группа воинов с непокрытыми головами, они опирались на тяжелые, в сафьяновых ножнах, мечи. Епископ Митрофан, облаченный в златотканые ризы, благословлял князей и воевод на битву с неверными, колыхались огни сотен свечей, рослый дьякон, размахивая кадилом, окуривал ладаном готовую к бою владимирскую знать. Подходили под благословение, тревожно вслушиваясь в приглушенный шум — даже сюда, сквозь толстые стены каменного исполина, проникал далекий гул осады. Князья, воеводы и старшие дружинники, выходя из собора, собрались на паперти и, наскоро переговорив, спустились к своим боевым коням, которых гридни держали в поводу. Первым сел в седло князь Мстислав, за ним — все остальные, а ближний дружинник развернул большой княжеский стяг. В тусклом свете луны было видно, как за Клязьмой полыхают багряные сполохи — это горели тысячи монгольских костров, и их свет смешивался с заревом горящих окрестных сел. Слыша грозный гул, доносившийся из вражеского стана, сотни горожан на площади осеняли себя крестным знамением, толкаясь, пытались протиснуться в переполненный собор, служба в котором не прекращалась ни на минуту. Мстислав Георгиевич взмахнул рукой, и отряд, раздвигая толпу конями, двинулся через площадь — большая часть во главе с князьями и главным воеводой направились в сторону Золотых ворот, остальные поскакали через Ветчаный город к Серебряным воротам. Всадники ехали по пустынным заснеженным улицам столицы — большинство горожан, не способных носить оружие, попрятались по домам и не высовывались из дворов. У Золотых ворот горели костры, толпились ратники, попы из близлежащих церквей исповедовали воинов, идущих на битву с неведомым племенем, посланным за грехи людские на землю Суздальскую. На стены поднимали камни, связки стрел и сулиц, суетились ратники, которых десятники и сотники расставляли у бойниц. По крутой каменной лестнице воевода Петр, Мстислав и Всеволод поднялись на боевую площадку Золотых ворот — с нее как на ладони открывался вид на огромное Раменское поле, где в ночной мгле двигались десятки тысяч огоньков — монголы готовили приступ. Наступало утро 7 февраля 1238 года.

* * *

Хан Батый сидел на коне и смотрел на осажденный Владимир-Суздальский. Десятки тысяч людей перемещались вокруг окруженной столицы, тумены, тысячи и сотни занимали места, с которых пойдут на штурм главного города Северо-Восточной Руси. Выкатывали на боевые позиции камнеметы, густые цепи лучников ждали команды, чтобы поджечь свои стрелы и выпустить их в сторону городских стен, — словно гигантский осиный рой окружала орда стольный город князя Георгия. Батый посмотрел на Субудая и кивнул головой — загремели боевые барабаны монголов, взметнулись хвостатые бунчуки, и орда пришла в движение — штурм начался. Гром барабанов сгонял нукеров под стены, грохот камнеметов заглушал команды сотников, тысячи зажженных стрел падали на город смертельным дождем. Словно огненные хвостатые кометы, чертили черное предрассветное небо над осажденной столицей зажигательные снаряды, здесь и там вспыхивали пожары, которые некому было тушить, — все боеспособное население находилось на главной городской стене. Запылали боярские усадьбы, купеческие амбары, дома ремесленников — огонь охватывал улицы Нового и Ветчаного города, а затем неотвратимо двинулся в сторону Торговых и Ивановских ворот. Постепенно Владимир-Суздальский превращался в огромный полыхающий костер, и на много верст окрест было видно гигантское зарево, поднявшееся над обреченной столицей.

Но сама атака еще не началась — монгольские темники ожидали, когда упадут под ударами камнеметов расшатанные башни и городницы. Тяжелые камни и ядра, выпущенные из метательных машин, разбивали бревенчатые стены, пробивали кровлю на башнях, убивали и калечили десятки людей. Деревянные стены оседали, трещали и ломались дубовые бревна, возникали новые проломы и бреши, у которых торопливо собирались русские воины. Массированный обстрел не прекращался ни на минуту, и стены не выдержали — рухнули! С грохотом обрушилась, а затем осыпалась в ров городская стена напротив церкви Спаса, к югу от Золотых ворот, похоронив под своими обломками многих защитников. В сплошной линии обороны образовалась гигантская брешь — со всех сторон к пролому сбегались ратники и ополченцы, сюда же в окружении телохранителей и дружины поспешил князь Мстислав. И вновь гремели монгольские барабаны — орда пошла на приступ, отборные ханские нукеры кинулись на штурм столицы. Стремительно преодолев заваленный бревнами, камнями и обломками стены ров, степняки с воем начали карабкаться на городской вал. Сверху на монголов полетели камни, копья, атакующих сбивали стрелами и били железными болтами из самострелов — но дикую орду невозможно было остановить! И тогда с вершины вала навстречу кочевникам бросились защитники — вооруженный тяжелым двуручным мечом князь Мстислав вел в последний бой свою личную дружину. Ударами боевых топоров, рогатин и шестоперов русские ратники остановили первую волну нападавших и опрокинули ее в ров. Но за первой волной последовала вторая, за второй третья… Гридни и ополченцы в проломе без устали били, секли и кололи наседавших нукеров, сбрасывали их вниз ударами тяжелых щитов, сталкивали длинными шестами. Князь Мстислав рубился в первом ряду — в сверкающих доспехах он стоял под черным с золотом стягом с изображением Спаса Нерукотворного, личным примером вдохновляя владимирцев. От ударов княжеского меча ханские тургауды валились как трава под косой, но на место убитых тут же вставали новые, а свежие монгольские сотни сплошным потоком подъезжали ко рву, спешивались и с остервенением карабкались наверх. Словно гигантская приливная волна захлестывала орда осажденный город Владимир, лютая сеча кипела по всему периметру оборонительного вала.